Тоже Эйнштейн - стр. 38
Элен улыбнулась той же теплой, располагающей улыбкой, что и в нашу первую встречу. По комнате пронесся вздох облегчения.
– Да и что такого завлекательного в герре Эйнштейне, если не считать скучных разговоров о физике? – попыталась немного развеять атмосферу Милана. – Не эта же дикая прическа.
Мы разразились хохотом. Непокорные кудри герра Эйнштейна быстро стали у нас притчей во языцех. В аккуратном, ухоженном Цюрихе прическа герра Эйнштейна не имела себе равных. Можно было подумать, что он вообще не умеет пользоваться расческой.
– И уж конечно, Милеву прельщает не его изысканная манера одеваться, – вклинилась Ружица. – Вы видели его мятый пиджак, когда он приходил в последний раз? Играть Баха? Как будто у него вся одежда сложена прямо на полу.
Мы рассмеялись еще громче, и всем вдруг захотелось как-то поддеть герра Эйнштейна. Даже Элен.
– А эта его трубка! Неужели он думает, что трубка поможет ему выглядеть старше – с его-то пухлыми детскими щечками? Или сделает его похожим на профессора?
Элен зло передразнила Эйнштейна, изобразив, как он набивает свою метровую трубку табаком и задумчиво ею попыхивает.
В тот самый миг, когда мы заливались звонким хохотом над этой карикатурой, прозвенел звонок на ужин.
Мы взяли себя в руки и поднялись. чтобы идти в столовую.
После ужина, вернувшись в свою комнату, я накинула на плечи вышитую розами шаль, мамин подарок. Июньская ночь была приятно прохладной. С закрытым окном было бы теплее, но мне необходим был свежий воздух. Меня ждали горы домашних заданий, глав из учебника физики и математических расчетов. Очень хотелось выпить бодрящего мильхкафе, но в пансионе его не водилось.
Я услышала стук в дверь и вздрогнула. В такой час ко мне до сих пор никто не приходил. Я приоткрыла дверь – посмотреть, кто там.
В коридоре стояла Элен.
– Входи, пожалуйста, – торопливо проговорила я.
Я жестом пригласила Элен присаживаться у изножья кровати (это было единственное место, где можно сидеть, не считая единственного стула у рабочего стола). На душе у меня было беспокойно. Она пришла поговорить со мной о кафе «Метрополь»? Я-то думала, этот вопрос уже улажен. Легкомысленное настроение, принесенное из игрового зала, не покидало меня во все время ужина.
– Ты помнишь, когда впервые поняла, что ты не такая, как другие девочки? Умнее, что ли? – спросила Элен.
Я кивнула, хотя вопрос меня удивил. Я отлично помнила тот день на уроке госпожи Станоевич, когда мне стало ясно, что я не такая, как все. Мне было семь лет, и я умирала от скуки. Остальные ученицы (в классе были одни девочки) в полном замешательстве слушали, как учительница объясняет основные принципы умножения, которые я легко усвоила самостоятельно к четырем годам. У меня было смутное ощущение, что я могу помочь девочкам понять. Если бы только я могла встать у доски вместо госпожи Станоевич, то, как мне казалось, сумела бы объяснить девочкам, как легко управляться с числами, как без труда разложить их по полочкам, как объединять их в бесконечные группы и изящно связывать между собой. Но я не смела. Ученица у доски была явлением невиданным в фольксшуле. Во всех областях Австро-Венгерской империи, даже самых отдаленных, царил строгий порядок и иерархия. Вместо того чтобы встать и выйти к доске, как мне хотелось, я разглядывала безобразные черные ботинки, которые мама заставляла меня носить каждый день – в надежде, что это сделает менее заметной мою хромоту, – и сравнивала не в их пользу с изящными туфельками цвета слоновой кости на шнуровке, в которые всегда была обута моя одноклассница – хорошенькая белокурая Мария.