Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия - стр. 34

В тот миг трудно было сказать, понимает ли кто-то из них, что можно быть вместе, смеяться, сладко отдаваться желанию. Трудно было представить, сколько разных ответвлений может быть у этого пути. Лала, похоже, была капризной, как любая женщина, и жаждала направить события сновидения по своему руслу. Слыша, что ее зовет Сарита, Лала подарила Мигелю лишь тень улыбки и исчезла. А он так и стоял в операционной. Дверь за гостями захлопнулась, и он позволил воображению бережно унести его в другое видение – из забытого времени, когда чувства были взаимными.

Мне становится спокойнее оттого, что сейчас я снова вижу Сариту с ее достопочтенным отцом, что они так живы в моей памяти. Когда я был маленьким, моя мать была единственной женщиной, которую я по-настоящему знал. У меня были старшие сестры, но они успели выйти замуж, и со мной рядом их не было. Я обожал свою мать и почитал ее выше всех других существ. Она была красивой, мудрой и чистой. Для меня она была пресвятой девой – ею же представала в моем юном воображении каждая женщина, а созревая, я был готов считать таковыми и всех девочек.

Взрослея, я видел, как мои старшие братья встречаются со своими подругами, и завидовал их невозмутимости и умению обходиться с противоположным полом. Меня поражало, насколько они уверены в себе, казалось, они обладают особыми способностями и редким даром проникновения в сознание женщины, сам же я почти не надеялся достичь такого же успеха в любовных делах. Но ведь надежда – плутишка. Она питает жаждущие сердца иллюзиями, совсем как мой прадед Эсикио. Она соблазняет ум обещаниями, которые не может сдержать. Впрочем, моему успеху у женщин помогла не надежда, а действие.

Первый роман случился у меня в шесть лет, когда я вдруг взял и попросил хорошенькую одноклассницу быть моей подружкой. В ответ она лишь рассмеялась мне в лицо. Через несколько дней, когда она передумала, наступила моя очередь смеяться. Я отверг ее. Да, к тому времени я уже научился отвечать ударом на удар – это ведь общепринятый прием эмоционального выживания.

Казалось, целая жизнь прошла, прежде чем я осмелился снова попытать счастья на ниве ухаживания. Но к моему двенадцатилетию мои братья сами уже достаточно настрадались и сочувствовали мне. Хайме, который был ближе всех ко мне по возрасту, подбивал меня совершить еще одну попытку. Однажды утром он провел со мной соответствующую беседу и объяснил, что уж одна-то обязательно будет моей, если у меня хватит смелости подойти к десяти-двенадцати девчонкам. Согласится, конечно, не та, о которой я мечтал, зато я снова обрету уверенность в себе. И вот как-то, набравшись храбрости благодаря брату, я предложил свою дружбу одной знакомой застенчивой девочке из нашей школы. Она не раздумывая приняла мое предложение. Я был ошеломлен. По пути из школы домой, не успев прийти в себя, я попросил о том же самом еще одну девочку. Она тоже сказала «да». К концу недели у меня было восемь подружек, но я не имел не малейшего представления о том, что делать хотя бы с одной из них. Все они, похоже, были счастливы тем, как все складывается, да и я тоже. Уверенность, едва успевшая пустить во мне корни, вскоре превратилась в знание дела. Даже Хайме был изумлен, правда остальных братьев это всего лишь позабавило. Они продолжали дразнить меня, но теперь к их шуткам примешивались мужская гордость и одобрение.