Только (не) мы - стр. 87

Тони замолчал.

Я накрыла его собой, уложила голову ему на грудь и слушала, как бьётся его сердце. Оно стучало беспокойно, невзирая на кажущуюся степенность рассказа, Тони пришлось воззвать ко всему своему мужеству, чтобы озвучить его для меня.

— Что было дальше? — спросила я.

— Через полгода после маминой смерти, — снова заговорил Тони, — я должен был вступить в наследство. И тут начались суды за оставшуюся квартиру. На эту же жилплощадь претендовала её родная сестра, моя как бы тётя. Через суд она пыталась доказать, что я не имею прав, так как последние годы не общался с матерью, когда она тяжело болела, а я ничего не знал об этом. О ней заботилась тётя, но ни разу не сообщила мне о том, что матери требуется помощь. Кроме того, я приёмыш. И тётушка всеми силами доказывала, что вёл я себя неблагодарно. Суд закончился только в этом октябре, и то лишь благодаря хорошему адвокату, которого я нанял. Иначе бы мы судились ещё лет десять. Квартира стала моей. И тут возникло одно «но». Катя пригрозила, что свяжется с моей тёткой и возобновит суд, выступит новым свидетелем и скажет, что шесть лет жила со мной бок о бок и может подтвердить, что никаких отношений с матерью я не поддерживал. А ещё скажет, как плохо я отзывался о приёмных родителях. И даже если новый судебный процесс будет мной выигран, я потрачу ещё много сил и средств на это. А я и так уже был на грани срыва. Ты представить себе не можешь, что значит судебная тяжба. Это сущий кошмар. В итоге я согласился на Катины условия. Продал мамину квартиру, выплатил полностью ипотеку. И ушёл.

— Ушёл?.. — я подняла голову, плохо понимая, что именно я услышала секунду назад. — Где же ты теперь живёшь?

— У тебя, — Тони усмехнулся коротко, а потом вдруг рассмеялся, истерично и громко. Его волосы, отросшие на макушке, подметали пол, когда он вертел головой от смеха. Внезапно Тони остановился, поцеловал меня и произнёс: — А если серьёзно, я теперь полный и абсолютный бомж. Придётся брать новую ипотеку, которую, боюсь, мне могут не дать. К тому же необходимо оформить развод. И я не уверен точно, что Катя так запросто мне его даст. Но сейчас я не хочу об этом думать. Я ушёл и, наконец, чувствую себя по-настоящему свободным.

Мне не верилось. Не верилось ни в эту минуту, ни на следующий день. Да и спустя неделю, которую только предстояло прожить, я никак не могла поверить, что почти все мытарства позади. Я не могла подобрать слова, чтобы выразить свою радость, потому что радость, хоть и присутствовала во мне, была несмелой, недоверчивой. Моя радость проливалась солёными каплями из глаз, утопала в тугом сплетении рук, пробиралась к мочке уха и пряталась за ней шёпотом. Моя радость не желала бурной огласки, но желала быть услышанной. А я робела и стягивалась в комок кроткой мольбы: «Пусть всё так и остаётся…».