Толерантные рассказы про людей и собак - стр. 3
Рассказчик «Толерантной таксы» не хочет нас ничему учить, он и не учит. Лучше сказать, что самим своим взглядом на вещи он подает нам пример здравомыслия. Вокруг него все пребывают в перманентной истерике, вызванной политическими, мировоззренческими и культурными противоречиями. Маленький Дима посреди этой бури остается верен только собственному здравому смыслу. Он не вступает в борьбу, не принимает сторону, не осуждает, он только наблюдает, присматривается и остается спокоен.
Остается спокоен в том числе и тогда, когда вокруг него разворачиваются национальные конфликты. То, насколько болезненной может быть эта тема, мы знаем не понаслышке. Видит это и герой «Толерантной таксы». Видит – и бесстрастно фиксирует. И снова – эта бесстрастная объективность нас коробит, а иногда и шокирует (это не говоря о том, что до колик смешит). В механизме и смысле этого эффекта, безусловно, нужно разобраться.
Автор создает вокруг рассказчика гротескную, гиперболизированную реальность. И маленький Дима фиксирует то, что видит, все подряд, ничего не отсеивая, не совершая отбора. Того отбора, который сделали бы мы, читатели, предпочтя чего-то не заметить, о чем-то не упоминать, а что-то для ясности замять.
Вот воспитательница говорит ребятам в детском саду:
– Как вам не стыдно! – покачала головой Марья Петровна. – Во-первых, «чурка» – очень нехорошее, бранное слово. А во-вторых, вы не должны бить приезжих, потому что все люди – братья…
Ее голос – это ведь наш голос, голос разумных взрослых людей. И ее ужас перед неуправляемой толпой детей, которые слыхом не слыхивали о 282-й статье, – это наш ужас перед лицом реальности национальной розни (от которого, от этого ужаса – к добру ли, к худу ли – и была принята пресловутая статья).
Марья Петровна, безусловно, кругом права. Но мы не можем не испытывать некоторой неловкости, глядя на ее беспомощность, на ее неспособность справиться с вверенной ей группой детей. Смех, который рождается у нас при виде этой прекраснодушной, но такой бестолковой воспитательницы, – смех горький. А отсмеявшись, читатель не может не задаться вопросом, почему же Марья Петровна права и бессильна, а национальная ненависть и национальные стереотипы омерзительны и лживы и так тем не менее могущественны. И вот появление этого вопроса и есть, как я ее понимаю, одна из главных задач предлагаемой вниманию читателя повести.
Но только для того чтобы этот вопрос мог быть поставлен, нужно как минимум не закрывать глаза на реальность и не прятать голову в песок. Оттого что Марья Петровна закроет глаза и откажется видеть маленьких Диму, Аслана, Илхома, Гарика и других, они не перестанут существовать и не перестанут обижать друг друга. И именно поэтому «Толерантная такса» не могла бы быть рассказана от ее лица, а только от лица ребенка. Очевидно, что нужно искать способы говорить о проблемах, с которыми сталкивается общество, как бы болезненны они ни были. Таких способов – таких языков, как выразился бы специалист, – может быть много: язык науки, язык публицистики, язык законотворчества и так далее. Один из них – язык художественной литературы.