Точка - стр. 3
Да, наследство… Недобитый свадебный бабушкин сервиз на гигантское количество персон был поделен на внуков – у каждого из нас сохраняется пара бело-розовых кузнецовских тарелочек. Бабушкины сапфировые серьги – вернее, одну из них, потому что вторую я потеряла и заказала поддельную, – ношу лет сорок, из ушей не вынимая. Дедов письменный стол красного дерева после разорения нашего семейного гнезда на Каляевской переехал на панельную Башиловку, где бабушка с дедушкой доживали свою жизнь в скучной квартире. Стол поставили в комнату к брату Юре – стол приобщился к точным наукам и выдал диссертацию – про электричество что-то. А потом Юра попал в Америку и попросил политического убежища. После этого стол переехал ко мне, где пошел уже по гуманитарной части. Толстое фальцованное стекло, покрывающее холеную поверхность, разбилось. Бронзовый письменный прибор с пролетарием, тянущим куда-то проволоку, а также Бетховен размером с котенка куда-то исчезли. За этим столом я написала свои первые рассказы. Покрыв его одеялом, выгладила несколько сот километров пеленок, порой мой муж пописывал на нем свои диссертации. А потом я отдала стол в семью брата Гриши. Поначалу за ним отучился Гришин сын Арсюша, после чего отбыл за океан и недавно закончил там очередной университет в канадском Торонто – что-то про фотоискусство и дизайн. А еще лет через пять за стол почти случайно уселся и сам Гриша. И не встает вот уже который год, потому что стал писать на нем свои прозаические произведения. И продолжает делать это и по сей день, уже издав немало чудных книжек…
Фамилия наших Гинзбургов вывелась. Потомки старого Исаака живут теперь не только в России – во Франции, в Америке, в Канаде. Носят другие имена – Ряжские, Бучкины, Паращуки, Евгеньевы. Но пара капель крови от кантониста течет по жилам. Брат Юра в Нью-Йорке. Гриша – в пространстве между Москвой и Торонто. На воскресный обед семья больше не собирается вместе. Да и семья ли мы? Старшее поколение теперь – мы с Гришей. Стариков давно нет. Даже Гришину мать, красавицу Таню, давно похоронили. Лежит в одной могиле с нашим прадедом Хаимом на Востряковском кладбище…
Мы с братом Гришей очень дорожим нашими общими воспоминаниями, общим детством на Каляевской улице. Может, что-то доброе сохранится в наших с ним потомках от наших бабушек и дедушек – тех, которых мы знали, и тех, имен которых не упомнили…
Людмила Улицкая
Точка
Нинку-Мойдодыра в отличие от меня и Зебры в детстве никто не насиловал: не то чтобы отчим, например, или же дядя, там, а вообще – никто и никогда. Так ей в жизни по-особенному повезло, если учесть, что родом Нинка происходит из сильно промышленного и всегда пьяного города Магнитогорска, где так или иначе, рано или поздно под тамошний мужицкий прибор подпадали все почти девчонки, которые из наших. Из наших – это я уже много лет безошибочно определяю, из каких. И дело вовсе не в том, что работаем, а просто я научилась по каким-то корешкам организма угадывать, по особым таким отличительным кусочкам: ходит как, к примеру; и по глазам – как зыркает, а найдя, чего хотела, в секунду оценивает остальное и всегда близко к делу прикидывает: что будет с кем и как, и даст ли на такси после всего. А еще из наших – те, что проверку прошли временем, не малолетки которые и не отмороженные, а нормальные, как мы и другие с нашей точки, с ленинской; те, что из середины на показе, не слева и не справа – российская провинция в основном, русский юг чуть отдельно, и СНГ с белой жопой: Украина, там, Молдавия, Белоруссия. Вообще, мы делимся между собой на классы, или, если хотите, нас делят на такое: супер, средние и никакие.