Размер шрифта
-
+

Точка - стр. 2

Меня, десятилетнюю, пробил материнский инстинкт. Потом, когда родились мои сыновья, подобной страсти я уже не испытывала. И к внуку тоже нет того страстного обожания, которое вызывали во мне эти мои двоюродные. Такая промашка природы. Я от них не отходила. Смотрела, как спят. Кидалась сажать на горшок, вытирать нос, гулять, качать, читать…

Семья наша была приличная, почти совсем интеллигентная: дедушка чуть не закончил Московский университет по юриспруденции, однако совершил промах, не пошел с последнего курса переучиваться «под советскую власть», считая, что это недоразумение не может долго длиться. Промахнулся – как раз на его жизнь хватило. Бабушка тоже чуть не получила высшего образования, хотя поступила на Высшие женские курсы и совсем уж собралась стать преподавателем… И ей тоже жизнь помешала, но не революция, а рождение моей мамы в 1918 году. Бабушка была очень талантливым человеком, гимназию окончила с золотой медалью, знала и даже не совсем забыла немецкий и французский.

В доме был порядок – домоводство в гимназии отлично преподавали: шить, вышивать, кроить, готовить, белить и подсинивать. Бабушка все делала лучше всех. И никогда никаких клеенок: белая скатерть, столовое серебро, суп в супнице… Дети, мойте руки… Передайте мне, пожалуйста, соль… Спасибо… Было очень вкусно… До свиданья.

«До свиданья» говорила я, поскольку я с мамой и папой жила в соседнем доме, в коммуналке, а белую скатерть, ванну на чугунных лапах и раковину в потрескавшихся, но неувядающих хризантемах видела в бабушкиной бывшей приличной квартире. В нашей коммуналке все было куда как попроще…

В начале пятидесятых годов в семье произошло событие, которого две тысячи лет с Гинзбургами не случалось: мой дядя Саша, а вслед за ним и мой дядя Витя женились на русских женщинах. Обе были красотки. Старшую из них, Тамару, прадедушка Хаим приветствовал и принял со всей сердечностью… Таня появилась в доме уже после его смерти…

С тех пор евреев в нашей семье больше не стало. Я – последняя. Все восемь мальчиков, родившиеся после меня, делались все более русскими, женились (кроме тех, кто еще не женился) на русских, и этому русоволосому племени мы показываем фотографии их предков, а они дивятся их затейливым именам.

Какое же наследство в конце концов передали Гинзбурги своим потомкам? Семья-то была очень хорошая, дружная – старшие уважали младших, младшие почитали старших. Семейных ссор в старшем поколении не помню: бабушка в жизни ни на кого голоса не повысила. Умела заставить себя уважать каким-то иным образом – чувство собственного достоинства было у нее врожденное. Порядочность была ее религией. Дед был из породы деловых людей, но развернуть своих дарований не мог. Он говорил не без остроумия: я люблю, когда вижу из ситуации несколько выходов, а эта власть не дает ни одного. Власть советскую не любил, а она – его. Деньги, однако, зарабатывать умел, но относился к ним легко, был широк, помогал окружающим охотно, даже с удовольствием. Головы у него и его брата были хорошо организованы, мозги математические, память блестящая. Два брата-старика играли в преферанс, и один другому напоминал, как карты легли в прошлом году, а как – в позапрошлом. Когда старший сидел, младший тянул обе семьи, когда младший ушел на фронт, старший взял на себя заботу о семье фронтовика. Жены братьев друг друга любили, как сестры. Они и были родственницы, только не сестры, а тетка с племянницей, вышедшие замуж за двух братьев. Правда, племянница была младше тетки на два года…

Страница 2