«The Coliseum» (Колизей). Часть 2 - стр. 36
– Руки, говоришь, обжечь? – Бочкарев хмыкнул.
– А то и на себя пролить, ошпариться. Путин же сказал: иных уж нет, а те – далече. Из того «далече» до гробовой доски гадить родине будут – жизнь-то… не удалась! – Самсонов снова рассмеялся. – Это ж не их дети, а донецкие в садиках поют: «Вставай, Донбасс, Россия-мать с тобою»!
– Где слышал?
– В инете запись гуляет. Есть такая Ирина Белокос – журналистка донецкая. Из уцелевших. Каратели ведь журналистов выщелкивали целевым. Причем, не только на линии фронта. Жуткие репортажи делала… не для слабаков, – он замолк.
– Да, что-то слышал…
– А в песню, – Самсонов неожиданно стукнул кулаком по столу, – я бы добавил: «Вставай, Донбасс, Одесса, Николаев…». И попомни, встанут… денег у России на две Европы хватит, а уж Донбасс на крыло точно поставим. Во мне все перевернулось… как каратели по школам ударными минометами стали бить. Сто двадцать два миллиметра – это не хухры-мухры. Детей убитых не прощу. В Крыму вообще бы жарили на вертелах. У бандеровцев опыт по части семейных казней большой – поляков во время войны семьями живьем закапывали. Так что поставим, поставим… Давай-ка за героев нашего времени по полной… Захарченко тот же… откуда? Через шестьдесят лет после войны?! Ожирели ведь до одури! Авто, Хургады, лобстеры всякие, твою дивизию!.. всякие. Не-е-ет, Донбасс – страна героев!
– Но!.. как ты правильно заметил… – Бочкарев хитро смотрел на друга. – И даже это не помешает нам выпить!
– Не… тост на негатив, типа, какие бы нам палки ни вставляли… вот тогда…
– Ну, давай за родину. Вон, в Иркутской области пять Франций уместится! – нашелся Бочкарев.
– По-моему, три… мы не Красноярский край, тормози! Хотя… и Америку уместим! Вон, сколько леса неповаленного стоит! Пусть сунутся, как говорил Глеб Жеглов, топор каждому в руки найдем! – пьяный смех Самсонова провожал теперь каждую фразу.
– Он говорил «кайло».
– Кайло, так кайло… по-моему, дождь пошел. Ну, будем! – он потянулся к бутылке. – Да уже ничего нет! Вот, зараза…
– Может, хорош уже… – Виктор блаженно вытянулся на нарах у стола.
В минутной тишине барабанная дробь по крыше напомнила друзьям, что не только люди, которые приходили сюда до них, искали, строили, добывали, но и дождь, ветер, тайга, вся природа была с ними в эти минуты. Говоря о себе. И здесь, в избушке – треском огня в печи, старыми газетами, банками, мхом меж теса по углам, и там, за дверью – шелестом и шумом заявляя свои права на частичку памяти. Разума и суда.
Самсонов потянулся было за хлебом, но тут обрывок пожелтевшего листа, торчавший из-под кастрюли, недовольно зашуршал, задетый рукавом. Он вытянул его, пробежал глазами и вслух прочел: