Теорика правительств и парламентарное правление - стр. 5

Повторим, что данный факт является в высшей степени постоянным и всеобщим и можно сказать что, когда мы рассматриваем общество не с научной, а с практической точки зрения, скажем, почти личной и частной, мы без труда этот факт допускаем и действуем, и рассуждаем в соответствии с ним. Допустим, мы знаем, что в любой стране имеются в некотором количестве люди, осуществляющие все публичные полномочия и что плебс, люди бедные и необразованные в силу факта, а не права, постоянно не делают ничего иного, как подчиняются законам, хотя никоим образом не участвуют ни в создании, ни в претворении жизнь. И люди, прекрасно знающие изнутри секретные дела абсолютистских правительств, со всей очевидностью представляют, что за исключением редчайших случаев они сами и являются великой личностью на троне, а суверен в большинстве случаев есть лишь принцип, на основе которого осуществляется власть правительства, персонально не имеющий или имеющий незначительное влияние на правление. И если этот факт столь очевидный и столь легко воспринимаемый в практической жизни, до сих пор выпадал из сферы научного наблюдения или по крайней мере не нашел в ней того важнейшего значения, которого заслуживает, то его невозможно объяснить, не прибегая к особенным причинам научного плана, к которым мы сейчас и переходим.

Прежде всего, исторические предубеждения, которые по обыкновению заставляют нас рассматривать социальную организацию давно ушедших народов в таком свете, который искажает точное видение истины. У всех нас голова в большей или меньшей мере заполнена сведениями о знаменитой демократии в Афинах, о прославленных эдиктах римского народа, о народных правительствах средневековых республик, что зачастую, рассматривая вещи не слишком внимательно, мы пребываем в убеждении, что в Афинах в век Перла, в Риме во время Гракхов, во Флоренции XIV века численное большинство тех, кто проживал на территории государства и подчинялся его законам, и управлял им. Желания народа, граждан всегда возбуждают у нас идею большинства, и зачастую представление о том, что суверенитет государства как раз и заключается в общности людей по отношению к которым всем вместе и употребляют одно из этих слов. Мы привыкли к этому положению, что правительство большинства в той или иной стране есть факт, если и не постоянный, то часто встречающийся, в котором нет ничего необычного.

Подобным же образом, уже в другом порядке исторических фактов, мы привыкли персонифицировать правительства с суверенами и королями, и часть наследование и чередование их на троне и видеть в этом политическую историю стран с монархической формой правления. Мы даже допускаем, как вполне обычную и возможную вещь, что произволение одного единственного человека может стать законом для многочисленного и политически организованного общества, что один единственный может заставить подчиниться своим командам миллионы людей.