Теология публичного пространства - стр. 4

Можно говорить, что изменение отношения к власти и властителям в христианском сознании начинается со времен императора Константина Великого (272–337 гг.), который наряду с организацией нового государственного устройства сделал христианство господствующей религией во всем римском государстве. С этого времени стало возможным называть того или иного правителя христианским, т. к. у христианства уже был официальный государственный статус. Однако важно заметить, что сам Константин называл себя «епископом внешних дел» и принял крещение только перед смертью. Это в нашем рассуждении существенно. Соотношение власти и священного пространства – особая тема в христианском религиозно-философском творчестве. Человек может иметь властные полномочия и вне и внутри церковного собрания (быть, скажем, государственным чиновником или епископом (слово «епископе» в переводе с греческого означает управление), но, чтобы сохранить состояние освященности, ему нужно не только вести общепринятый для всех христиан образ жизни, но и преодолеть то, что называется искушением властью, а это, учитывая, что властное положение связано со всевозможными внутренними соблазнами и внешними интригами, бывает очень непросто. Поэтому властьпридержащие нередко «выпадают» из священного пространства, расцерковляются, хотя при этом могут и сохранять номинальную приверженность христианскому культу. Проблема «выпадения» властителей из священного пространства была, конечно, и в ветхозаветное время (не случайно, так трудно найти тех, кто хотя бы близко был похож на библейских Давида и Соломона), но для христианских государств она стала своего рода раковой опухолью, изнутри разъедающей церковное тело там, где, казалось бы, наступало торжество симфонического единства церкви и государства. Поэтому в заглавии статьи слово «сакральность» в словосочетании «От "сакральности" власти» нами было взято в кавычки. Увы, но слишком мало поводов говорить о сакральности в исконном смысле этого слова.

Не удивительно, что многие из ревнителей веры – те, для кого жизнь в единстве с Богом и предстояние перед Ним «в Духе и истине» были первичным основанием для экзистенциального выбора, те, кто не желал идти на компромисс – входили в компенсаторные духовные движения как монашеского, так и немонашеского типа. Движения эти за редким исключением (к каковым, кстати, можно отнести духовное движение, у истоков которого стоял преп. Сергий Радонежский, но это особый случай, заслуживающий отдельного рассмотрения) дистанцировались от властей. Главным внутри них было сохранение именно сакральности жизни – т. е. жизни, при которой «выпадения» из священного пространства не происходит.