Тёмный лес - стр. 23
– И что в письме? – спросил он, склонив голову, словно играючи.
– Личные дела, – ответил Вавила, с притворной усталостью. – Я в такие дела не лезу. Просто долг давнишний – друг попросил.
– Ну, понятно, – сказал он, наконец, не поднимая головы. – Но нет его больше. Пропал.
Трактирщик прищурился, словно стараясь разглядеть в Вавиле что-то, что раньше упустил.
– А кто видел его последний раз? – продолжил Вавила, и его голос будто потёк мягкой сладкой патокой, но в ней угадывался скрытый напор.
Трактирщик выпрямился, сложил руки на груди, и теперь уже смотрел открыто, с прищуром, в котором плескалась явная подозрительность.
– Больно ты настойчивый для простого посланца, – сказал он, медленно растягивая слова, словно пытался поймать их за хвост.
Вавила чуть улыбнулся. Его взгляд оставался прямым, но в этой прямоте было больше тепла, чем холодного расчёта.
– Просто я слово дал, – сказал он спокойно, будто объяснял что-то простое, как смену дня и ночи. – Юрг мне жизнь спас в своё время, и я обещал ему передать письмо. Что же я за человек буду, если этого не сделаю?
Трактирщик вскинул брови, но усмешка тронула уголок его губ. Он перевёл взгляд в сторону, будто проверяя, не подслушивает ли кто, а потом снова глянул на Вавилу.
– Ну хорошо-хорошо… – улыбка мелькнула на лице трактирщика, – Скриба-то… Одинокий такой. Но, знаешь, блудливый, как мартовский кот. Понимаешь?
– Так?
– Трахаться любил, как кролик. С девками он любил время проводить, – добавил трактирщик, похабно усмехнувшись. – У них поспрашивать надо. Могу узнать, кто его видел последний раз. Спроси Кинтилу. Любимица его, вроде как.
Он поднялся, размашисто шагнул к стойке, снова начав что-то вытирать, но его взгляд ещё раз мельком скользнул по Вавиле. Трактирщик улыбнулся краем губ, как будто уже наперёд предвкушал, чем обернётся эта странная история.
***
В Иллирии бордели назывались лупанарии, от слова «лупа» – «волчица», что также использовалось как сленговое обозначение проститутки. Вавила нашёл нужное место быстро: лупанарий выделялся среди остальных домов. Узкая дверь, над которой висела масляная лампадка, мерцала в тёмных закоулках города, словно глаз, следящий за случайными прохожими. Внутри пахло смесью благовоний. Этот аромат обволакивал, как тёплый мех, но в нём было что-то затхлое, старое, будто сама жизнь здесь давно превратилась в бесконечное повторение блудливых утех.
Вавила вошёл, постукивая подошвами сандалий по каменному полу, и осмотрелся. Стены были украшены грубыми фресками с фигурами в вольных позах, свечи бросали на них трепещущие тени. Хозяйка, ленистрица, грузная женщина с глубокими складками на щеках, приветствовала его коротким кивком, но её глаза сразу скользнули к его кошелю. Она проводила его наверх, в небольшую комнату, где в воздухе стоял тонкий запах лавра.