Темный лес-1. Ходок - стр. 37
Точно так же, как этот безусый пацан сегодня.
Правда, сейчас Стрегона это почти не задело. Ничто не промелькнуло в голове, кроме мимолетной мысли о забрызганном плаще, смутном сожалении об ушедшем детстве, когда он мог позволить себе смотреть чисто и открыто, как едва не упавший в грязь сопляк, да некстати вспыхнувшем раздражении на побратимов. Ни гнева, ни ярости, ни обиды. Ничего. Просто потому, что за годы в братстве он узнал себе настоящую цену. Со временем белые волосы из проклятия превратились в его персональный, хорошо узнаваемый знак. Голос огрубел, превратившись из звонкого эльфийского колокольчика в хрипловатый баритон зрелого мужа. Юношеская мягкость черт исчезла под холодной маской отчуждения и щедрой россыпью шрамов. Уши свои он теперь видел только в отражении на речной глади. Шутить не любил. На любую насмешку отвечал стремительным и быстрым ударом. А глаза… что ж, за эти годы и они превратились из жалобных, вопрошающих и несчастных в холодные, жесткие и сухие. Как раз такие, чтобы даже в братстве его откровенно побаивались, а за спиной, думая, что он не в курсе, называли Бесцветным.
Заслышав голоса от конюшни, Стрегон моментально забыл о мальчишке, которого чуть не сбил с ног. Озаботившись более важными проблемами, просто прошел мимо, как всегда делал. А вспомнил о нем только через полминуты, когда уже почти завернул за угол, но все-таки услышал напоследок потрясенное:
– Вот так и поверишь в невозможное… иррадэ! Ну как же я его упустил?!
Ночь, как ни странно, прошла спокойно: вчера хозяин трактира, обеспокоенный появлением опасных постояльцев, выпроваживал выпивох из дому лично. А кое-кому еще и старательно подливал, чтобы надрались поскорее и сползли под стол, поскольку один из гостей (по виду – урожденный южанин с длинной косой и парными саблями за плечами) пообещал, что любого, кто посмеет вякнуть у него под дверью, самолично вышвырнет в окно. Второй здоровяк посоветовал другу просто прикопать неугодных под ближайшим кустом. В то время как третий (тот, белобрысый с порезанным лицом) всего лишь мельком покосился, зато так, что перетрусивший трактирщик вмиг понял – ежели чего, то в доме не только не останется ни одного целого окна, но его же первым и прикопают. А стекла даже в нынешнее время стоили ужасно дорого. Своя шкура была еще дороже, не говоря уж о том, что загулявших односельчан было просто-напросто жалко. Но, что хуже всего, вчера тут еще трое таких же крутилось – молчаливых, мордатых, с холодными глазами наемных убийц. Явились, зыркнули, заняли лучшие места… таким попробуй, не угоди – весь двор на ножи поднимут. Однако обошлось, хвала милосердной Линнет[1]: одна троица уехала еще до ночи, и смертоубийства не случилось, а вторая с рассветом поднялась, молча перекусила, так же молча расплатилась и уже седлала коней.