Темный цветок - стр. 26
– Я – Сильвия.
Он отозвался:
– О! Вот спасибо, с вашей стороны ужасно мило, что вы приехали меня встретить.
– Сесили страшно занята. Я приехала на двуколке. А у вас много багажа?
Она подхватила его портплед, который он у нее тут же отнял; подняла сумку – он и это взял у нее из рук; и они пошли к двуколке. Там стоял мальчик-грум и держал под уздцы низкорослого серебристо-чалого конька с черной гривой и черным неподрезанным хвостом. Она сказала:
– Ничего, если я буду править? Я как раз учусь.
Он ответил:
– Ну, конечно.
Она уселась на козлы; он заметил, что глаза у нее сияют от радостного волнения. Принесли и уложили в двуколку его чемоданы, и он сел рядом с нею. Она крикнула:
– Отпускай, Билли!
Чалый конек рванулся мимо маленького грума, который, сверкнув на солнце голенищами сапог, ловко вскочил на запятки. Двуколка быстро обогнула станцию, и Леннан, видя, что у его возницы губы слегка приоткрылись от напряжения, заметил:
– Он у вас своевольничает.
– Да, немножко. Но ведь он милый, верно?
– Да, ничего себе.
О! Когда приедет она, он будет ее катать; они уедут одни на этой двуколке, и он покажет ей все окрестности! Его пробудил к действительности голосок:
– Ой, он сейчас шарахнется!
В тот же миг двуколку рвануло в сторону. Чалый перешел в галоп.
Оказывается, на пути попалась свинья.
– Правда, он сейчас такой красивый? А мне надо было его хлестнуть, когда он дернул в сторону, да?
– Да нет, лучше не надо.
– Почему?
– Потому что лошади – это лошади, а свиньи – это свиньи. И для лошадей вполне естественно шарахаться от свиней.
– А-а!
Он поглядел сбоку на ее лицо. Линия щеки и подбородка у нее мягкая и довольно красивая.
– А я ведь вас не узнал, – оказал он. – Вы так выросли!
– А я вас сразу узнала. И голос у вас все такой же, пуховый.
Они опять немного помолчали, пока она вдруг не призналась:
– Он и вправду не слушается поводьев. Это он домой торопится.
– Давайте я теперь буду править?
– Да, пожалуйста.
Он встал и взял у нее вожжи, а она пригнулась и под вожжами пробралась на его место. Волосы у нее пахли в точности, как свежее сено.
Избавившись от обязанностей возницы, она принялась с интересом разглядывать Марка своими яркими голубыми глазами.
– Сесили боялась, что вы не приедете, – заметила она вдруг. – Что за люди эти старики Стормеры?
Он почувствовал, что краснеет, подавил волнение и ответил:
– Это только он старый, а ей лет тридцать пять, не больше.
– Тридцать пять – это тоже старая.
Он удержался от ответа: «Конечно, для такого ребенка, как вы, все старые», – и вместо этого поглядел на нее. Точно ли она такой уж ребенок? Роста она, кажется, довольно высокого (для девушки) и не очень худощава, а в лице ее есть что-то чистосердечное, мягкое, словно ей очень хочется, чтобы все были к ней добры.