Тёмная история. Чело-вечность - стр. 15
«Как твоё имя?» – устало обратился он к чертёнку.
Прижав удлинённые мохнатые уши к голове, тот затравленно то ли прохрипел, то ли пропищал, заикаясь: «Лл-лехи.. Лехиа.. Лехиавед».
Неудивительно, что это далось нечистому с таким-то трудом – имя – это власть. А попасть к чёрному магу в кабалу ему не улыбалось отнюдь. Но иного выбора-то попросту не осталось. Точнее, выбор, в принципе, был, но между веником из полыни и озлившимися родичами.
«Хорошо, – Михаил снова вздохнул, в уме бегло что-то прикинув. – Ты останешься здесь».
Мы с чертёнком синхронно вскинули головы.
«Да вы там одурели что ль?!» – не выдержав, взвился Сеня и за решёткой показалось его угрюмо наморщенное лицо.
Однако чертёнок на сей раз не удостоил домового вниманием, видно, осознав, что тут всё решает не он, а лишь зачарованно глядел на молодого мага, всё так же испуганно прижимая уши, будто перепуганный щенок.
Раз уж ситуация разрешилась, пускай и таким странным образом, я неторопливо опустил заложника на пол и разжал пальцы. Недоверчиво покосившись на меня, он тут же юркнул под стол, забившись поглубже, так, что выглядывала лишь мелко дрожащая кисточка на хвосте, до невозможности облезлая, будто обкусанная. Заметив эту небольшую деталь, я подумал, что фокусничает наш гость уже не впервые, и пожинает плоды своего фокусничества тоже.
Из-под стола тем временем донеслось нервное чавканье – чертёнок зализывал изувеченную руку.
Глава
VI
. Дела семейные.
В глубине вентиляционной шахты недовольно возился Сеня, никак не желая возвращаться домой, в родные свои пенаты, и притом бормотал что-то про полынную настойку, по всему судя, надеясь, что мы, в конце-то концов, одумаемся и не станем, как он выразился, «разводить тута зоопарк». Пожалуй, мы уже его развели, – мысленно оглядел я дивную панораму. Паноптикум, не иначе. Как же нам всем повезло, что у Михаила просто сказочное терпение.
Размышляя об этом, я медленно перевёл взор на холодное стекло в оконном проёме, отделяющее прожорливый ночной мрак от хлипкого покоя бетонных стен, которые разве что условно поддерживали этот камерный мир. Что-то неуловимо переменилось, да только я не сразу сообразил, что, с замиранием читая в чертах собственного лица, того лица, что я, кажется, носил когда-то в другой жизни, своё прошлое. Бликующая поверхность равнодушно отражала слабые отсветы уличных огней, беспомощно и безвозвратно утопающие в тёмной бездне моих глаз. Ну глаза эти вот уж действительно не походили на людские ничуть, и говорить нечего. Лишённые равно белка и зрачков, чёрные целиком и полностью, они производили довольно-таки неоднозначное впечатление, ведь весь мой облик в целом можно было бы назвать антропоморфным, с некоторыми, так скажем, специфическими особенностями.