Тайны Нельской башни - стр. 9
– Вот ты и попался!.. Теперь я раздавлю тебя как клопа!
Парижский прево, видя, что король начинает скучать, подал знак палачу кончать с тем, кого должны были повесить.
Каплюш, заплечных дел мастер, подошел к приговоренному.
В этот смертный час бедняга в последний раз поднял глаза на Валуа, и тот побледнел.
– Дайте мне слово! – громко выкрикнул приговоренный.
Граф вздрогнул.
Но в эту секунду, когда все замолчали, чтобы услышать, что желает сказать смертник, кто-то в толпе трижды настойчиво протрубил в рог.
Все – король, королева, принцессы, придворные, стража, палач – все повернулись в ту сторону, откуда шел звук, и увидели группу из двадцати всадников, во главе которых находились трое юношей с гордыми лицами.
– Пресвятая Дева! – побледнев от ярости, Людовик X вскочил на ноги. – Это кто еще смеет трубить в нашем присутствии?
– Я! – произнес раскатистый голос.
– Ты? И кто же ты такой?
– Тот, кто требует правосудия. Правосудия над Ангерраном де Мариньи.
При этих словах по толпе прокатился глухой гул – гул ненависти, выражение людского отчаяния.
– Да, сир! Правосудия! Правосудия!
– Сир, – прошептал Валуа на ухо племяннику, – глас народа – глас Божий, прислушайтесь к нему.
И граф отступил назад, тогда как Мариньи, бледный как смерть, уставился на грозных всадников так, словно увидел призраков.
– Что ж, посмотрим, сколь далеко зайдет их дерзость, – промолвил Людовик X. – Твое имя! – добавил он резко.
– Жан Буридан!.. Готье, Филипп, ну же, говорите!
– Я, Готье д’Онэ, – произнес всадник, державшийся по правую руку от Буридана, – перед Богом и перед королем, обвиняю Ангеррана де Мариньи в смерти моих отца и матери, и заявляю, что если не добьюсь для него правосудия, то расправлюсь с ним лично!
– Подтверждаю его слова! – вскричал Буридан.
– Я, Филипп д’Онэ, – сказал всадник, державшийся по левую руку от Буридана, – перед Богом и перед королем, обвиняю Ангеррана де Мариньи в попытке убить нас – меня и брата, – вероломно завладеть всем нашим имуществом и заявляю, что если не добьюсь над ним правосудия, то расправлюсь с ним лично!
– Готов подтвердить и эти слова! – воскликнул Буридан.
И тотчас же, среди повисшего над холмом изумленного молчания, продолжал:
– Я, Жан Буридан, перед присутствующими здесь парижанами, обвиняю Ангеррана де Мариньи в том, что он долгие годы угнетает и притесняет жителей королевства, строя собственное благосостояние на народном горе, проливая кровь невинных, делая сиротами больше детей, чем могла бы сделать война. Этот человек проклинаем всеми простыми людьми, и поэтому я заявляю, что он заслуживает права первым быть повешенным на этом сооружении мерзости и смерти, которое угрожает Парижу. И так как я намереваюсь совершить над ним правосудие, я вызываю Ангеррана де Мариньи на честный поединок – пусть таковой состоится через неделю, в Пре-о-Клер, – и дабы сей господин не имел возможности его проигнорировать, бросаю ему мою перчатку!