Тайны Баден-Бадена - стр. 29

– Петр Николаевич Назарьев, мой муж! – суетилась Глафира Васильевна, представляя членов своего семейства вновь прибывшим. – А это Настенька… девочка! Наталья Денисовна, вот Настенька… какая красавица выросла, не правда ли?

Старая дама робела, терялась, несла чепуху и выглядела безнадежно провинциальной со своими попытками наладить общение, которое вдобавок ко всему никак не налаживалось. Натали холодно щурила глаза, генерал буркнул басом, что он очень рад, подросток неприязненно покосился на Анастасию и уставился на носки своих ботинок, Петр Николаевич заискивающе улыбался, и только здоровенная Лукерья, которую захватили на вокзал для того, чтобы она помогла нести чемоданы приехавших, выглядела совершенно в своей тарелке. Немного поправила положение лишь неизбежная в таких случаях вокзальная суета. Багажа у вновь прибывших оказалось столько, что даже видавшие виды носильщики оказались в затруднении. Наталья Денисовна уверяла, что недосчиталась чемодана, и требовала немедленно его найти. Ее высокий мелодичный голос, неприятно подрагивающий на верхних нотах, вывел Фифи из транса, и моська вновь принялась энергично гавкать.

– А вы не меняетесь, дорогая кузина, – заметила Натали, не скрывая насмешки. – Когда мы виделись в прошлый раз, вы были с такой же собачкой.

Глафира Васильевна открыла рот, чтобы ответить… Возможно, старая дама собиралась изложить тонкости родословной Фифи или объяснить, почему она любит собак, но тут ослепительно-синее баденское небо рухнуло на землю, солнце погасло и вообще приключился чудовищный катаклизм, равных которому не бывало в истории – по крайней мере, в истории Баден-Бадена. А именно, из соседнего вагона первого класса, пропустив вперед себя всех выходящих пассажиров, показался еще один путешественник. Его щегольской костюм словно бросал вызов своим совершенством линий, дорогая трость, которую он небрежно нес под мышкой, стоила, пожалуй, побольше иных баденских домов, а синие глаза смотрели на мир так, словно тот принадлежал их обладателю. Одним словом, то был Григорий Осоргин.

Как и многие молодые люди его поколения, Михаил считал, что он опоздал родиться, из-за чего самое выдающееся историческое событие последних ста лет – взлет и крушение Наполеона – прошло мимо него. Он бы дорого дал, чтобы самому побывать при Аустерлице и увидеть, как все происходило на самом деле; но когда Михаил заметил взгляд, который генерал Меркулов бросил на своего соперника, и в полной мере осознал, что этот взгляд означает, писатель внезапно понял, что бывают даже в частной жизни вполне заурядных людей такие минуты, которые стоят всех Аустерлицев, всех Ватерлоо и вообще любых громких битв. Бешенство, ненависть, бессилие, негодование – все сплелось, все вышло наружу, и, если бы взгляды могли убивать, Григорий Александрович не то что упал бы бездыханным – он бы просто сгорел заживо…