Тайны Баден-Бадена - стр. 2

– О! – вырвалось у писателя. – Вы встречались с Герценом?

– Да, ездил в Венецию на карнавал и столкнулся там с ним, – не без самодовольства подтвердил Тихменёв. – Я говорил вам, что был в Венеции?

– Нет.

– Ну из газет вы уже знаете, что Бисмарк вынудил австрийцев отдать Венецию своему союзнику, итальянскому королю. Прежним властям чем-то не угодил венецианский карнавал, и лет 70 или даже больше его не проводили. Тот, на который я попал в феврале, оказался первым после большого перерыва. Впечатление, по правде говоря, изумительное! Все в масках, все веселятся, шампанское пьют… ну кому оно по карману, конечно. Одно только плохо – порядка стало меньше.

– Неужели?

– Да-с, представьте себе. Везде норовят обсчитать, обжулить – как же-с: свобода пришла! А при австрийцах, заметьте, ничего подобного не наблюдалось. Тут, пожалуй, напрашивается какой-нибудь далеко идущий вывод, но…

– А что же Герцен, Платон Афанасьевич?

Тихменёв повел своими широченными плечами.

– Да я не искал с ним встречи – само вышло. Вообразите: все номера в отеле, где я хотел остановиться, оказались заняты. С трудом нашел место в «Albergo reale»[4], и тут – ба! Кого я вижу! Александр Иванович! Он был один… Вы в курсе его истории с Огаревым и их общей женой? Передовой человек, и ни до чего больше не додумался, как жену у лучшего друга увести… Впрочем, мне кажется, он и сам не рад, что все так обернулось. Баба-то оказалась – ого-го! Характерец тот еще…

– Мне кажется, это его личное дело, – пробормотал Авилов, испытывая мучительную неловкость.

– С одной стороны, да, а с другой – простите меня, батенька, но какая личная жизнь может быть у столь публичной персоны? И потом: коли уж вы говорите о преобразованиях, о справедливости, свободах и прочем, не мешало бы хоть чуточку соответствовать тому, что говоришь. Уводить жену у друга – это, простите меня, свинство чистой воды. Да и вообще, если приглядеться, все эти преобразователи в такой тине барахтаются… Огарев, по слухам, пьет и сожительствует с девицей, которую подобрал на панели, Герцен живет с бывшей мадам Огаревой, а недавно, я слышал, его сынок тоже учудил: довел свою любовницу до самоубийства[5]. Передовые люди, а? Пе-ре-до-вые! – со смаком проговорил Тихменёв, осклабившись. – Всерьез считают себя сливками нации… что ж из этих сливок все выходит сплошное дерьмо?

– А правда ли, что у «Колокола» дела идут не очень хорошо? – спросил Авилов, твердо решив не обращать внимания на отступления о частной жизни Герцена и его окружения.

– «Колокол», можно сказать, все, – хищно ответил Тихменёв, облизывая ложечку с мороженым. – Отзвонился, хе-хе! Никому он больше не интересен, никто его не хочет читать. От издания сплошные убытки… Представьте себе: молодые Герцена чуть ли не за реакционера считают и дел с ним иметь не хотят, а прежние его сторонники и так знают все, что он может сказать, и у него нет для них ничего нового. Справедливости ради, он и сам раскаивается в некоторых своих заблуждениях. Поверите ли, но он при мне даже ругал поляков – неисправимая нация, говорит. И много чего наговорил в таком же духе, но вообще очень чувствуется, что от России отстал человек и ничего в ней не понимает. А его язык! Я когда от него услышал – «сплендидная