Тайная лавка ядов - стр. 38
В верхней части списка была ссылка «Запросить документ». Я нажала на нее и вздохнула, ожидая, что потребуется зарегистрироваться в библиотеке и запросить его лично. Но, к моему удивлению, несколько страниц были оцифрованы для примера. В течение нескольких секунд они начали возникать на экране моего телефона.
С тех пор как я последний раз что-то вот так исследовала, прошло десять лет, и я не могла не ощутить внезапный прилив адреналина. Мысль о том, что Гейнор день за днем проводит в Британской библиотеке, с полным доступом к таким архивам, заставила меня почти корчиться от зависти.
Пока изображение загружалось, экран телефона осветился от входящего звонка. Номер был незнакомый, но определитель показал, что звонят из Миннеаполиса. Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, есть ли у меня знакомые в Миннесоте. Покачала головой; наверное, какая-нибудь реклама. Я сбросила звонок, устроилась поудобнее на подушке и начала читать приведенные страницы документа.
Первые несколько не имели отношения к делу: имена служащих больницы, документ об аренде, подписанное завещание – возможно, пациент подписал его на смертном одре. Но на четвертой странице мой взгляд кое за что зацепился: за слово «медве-жий».
То была оцифрованная короткая записка от руки, буквы местами шли неровно и выцвели:
22 октября 1816 года
Для мужчин – лабиринт. Я могла бы показать им все, что они захотели бы увидеть в Медвежьем переулке.
Убийце не надо было даже поднимать длинную, изящную руку. Ей не нужно было прикасаться к нему, чтобы он умер.
Есть другие, более ученые пути: флаконы и съестное.
Аптекарь была другом всем нам, женщинам, разливала по флаконам наши тайны: мужчины умирали из-за нас.
Только все пошло не так, как я хотела.
В этом не было ее вины. Даже моей не было.
Я возлагаю вину на своего мужа и его жажду того, что предназначалось не ему.
Записка не была подписана. У меня затряслись руки; в ней присутствовали слова «медвежий» и «флакон», что означало, что именно эта страница выпала на мой поисковый запрос. И написавшая эту записку, кем бы она ни была, явно хотела поделиться обременявшей ее тайной, пока лежала в больнице. Не могло ли это быть каким-то предсмертным признанием?
И как это понимать: «все, что они захотели бы увидеть в Медвежьем переулке»? Автор записки упоминала лабиринт, что позволяло предположить, что она знала, как по нему пройти. А если был лабиринт, казалось вполне логичным, что в конце его находилось что-то ценное – или тайное.
Я погрызла ноготь, совершенно не понимая, что значат эти странные слова.