Тариф на счастье - стр. 27
На следующий день Дима поменял большую двуспальную кровать на две небольшие кроватки. Позже принес пакеты с детской одеждой: такой красоты Алена не видела никогда! Особенно ей понравились яркие красные дутые комбинезоны и сапожки на толстой платформе. Такая же красная куртка была и для Сашки.
У нее защемило сердце от нежности. «Какой же он все-таки замечательный человек!» – подумала она.
Дима пришел в офис к обеду. Давид уже сидел за столом и работал. Друг даже не поздоровался с Димой. Такого не случалось никогда, и он решил с ним поговорить. Подошел и встал у его стола:
– Дава, перестань на меня дуться!
– Дуются шарики на параде! – грубо бросил Давид. – А я просто не хочу тебя видеть. Ты… ты… – Давид открывал рот и хватал воздух, он злился на друга и не знал, как высказать ему все то, что накипело.
– Что я? Бракованный? Да, Дава. Да! Ты это уже мне сказал, спасибо, я знаю. Тебе легко говорить: тебя растили в любви и заботе, ты не знаешь, каково это – вместо обеда получить костылем в пах, а вместо ужина – мокрой тряпкой по морде! А постель делить с крысами и комарами на колючем сене.
Давид вскочил и вытянул руку вперед:
– Да, меня любили, но ты не можешь все валить на несчастную судьбу, голодное и испорченное детство. Мы с тобой уехали из города в восемнадцать. Тебе скоро сорок. Что ты делал двадцать лет? Почему не взял свою судьбу в руки и не стал счастливым? Никто не мешал тебе. Да, ты не можешь изменить прошлое, но ты можешь изменить настоящее и будущее. Ты можешь дать своим мальчикам то, чего не было у тебя, – отцовскую любовь!
– И дам! – закричал Дима. – Я сделаю для них все! Они ни в чем не будут нуждаться! Я их окружу и вниманием, и любовью!
– Ты ударил их мать, и они это видели, такой любовью ты собираешься их окружить, да?
– А что я должен был сделать?! – закричал Дима.
– Подойти, обнять и успокоить!
– Не могу я! Не могу я подойти и обнять. Не люблю я ее, мне противно, неужели ты не понимаешь? Вот ты ненавидишь змей, и, если я скажу: подойди, обними, погладь, что ты будешь делать? Сможешь?
Давид задумался, потер нос ладонью.
– За что так ненавидеть? Что она тебе сделала?
– Да откуда я знаю, почему у меня к ней такие чувства? Вот просто… так есть… и я ничего не могу с этим поделать. Да, пощечина была грубой… – Дима замолчал, с трудом сглатывая воспоминания. – Просто она выла так же, как моя мать. Ты этого, наверное, уже не помнишь…
Дима тяжело дышал, в глазах стояли слезы.
– Помню.
Давид подошел и обнял друга. Потом сел и произнес:
– Все, забыли, проехали.
Дима облегченно выдохнул.