Таня Гроттер и пенсне Ноя - стр. 33
Фигуры с других картин торопливо высовываются из рам и хватают их. Чаще получается, что дерево или овец заполучил не тот, кому они были действительно нужны, и тогда между портретами затеваются нудные обмены. Виноградные гроздья меняют на доспехи, доспехи на орденские ленты, лошадиный круп на пару яблок из натюрморта, и так до бесконечности, пока в конце цепочки не оказываются те самые вожделенные овечки. За долгие века в результате сотен удачных и неудачных обменов многие картины променялись в буквальном смысле до белого холста, другие же забарахлились до невозможности, и разделанная баранья туша на них запросто может соседствовать с лошадиной сбруей и мечтательными фиолетовыми облаками, в которых нежится слинявший от Психеи Амур…
Но довольно о портретах. На Главной Лестнице и без них есть на что посмотреть. К гробницам и магическим камням цепями прикованы проклятые мечи времен средневековых магических войн, страдающие без свежей крови. Уничтожить их невозможно, и, один раз вынутые из ножен, они отказываются убираться в них обратно, пока не убьют кого-нибудь.
В нишах прячутся таинственные лари-ворота в иные миры, имеющие привычку не возвращать того, кто имел неосторожность в них спрятаться. Если же кто-то, скажем, просто заглянул в ларь, неведомые миры, о которых мало что известно даже Сарданапалу, мгновенно подменяют ему душу. Вернуть ее назад можно, лишь если очень быстро обмыть пострадавшего росой с трех континентов – живая и мертвая вода здесь бессильна – и произнести заклинание очищения.
Истертые ковры-самолеты, которыми застланы площадки, трясут кистями, пуская в глаза коварную алмазную пыль, которая заставляет видеть в жизни лишь самые отвратительные ее проявления, или некстати взлетают под ногами, пытаясь сломать шею тому, кто обратил внимание на их ветхость. К тому же у ковров-самолетов очень натянутые отношения с магическими пылесосами, вследствие чего они атакуют каждого, кто, приблизившись к ним, будет иметь в руке хотя бы трубу от него.
Притомившийся Жора остановился передохнуть на небольшой площадке, расположенной между двести семидесятой и двести семьдесят первой ступенями лестницы. Когда же, в очередной раз вызвоненный Лотковой, бедняга потащился к чердаку, то внезапно увидел двух хмырей, суетившихся у стены. Сняв со стены портрет (шнур, на котором он висел, они просто-напросто перегрызли), хмыри упорно заталкивали его в узкую щель в камнях, из которой скорее всего сами и появились. Портрет в тяжелой раме не проходил, и оба хмыря пыхтели от раздражения. В момент, когда появился Жора, они намеревались уже сломать раму и вытащить из нее холст. Ближайший хмырь – с одним прямым и вторым недоразвитым рогом – был Агух, личный хмырь Чумы-дель-Торт. Другого, пухлого и вылинявшего хмыря, похожего на сдохшую дня три назад кошку, Жикин видел впервые. При приближении Жоры оба хмыря с беспокойством оглянулись. Они явно не ожидали, что их застигнут врасплох.