Танец мотылька - стр. 94

Меня размаривает в дороге, и я ненадолго отключаюсь.

Машина внезапно дергается. Дермантин[1], прилипнув к ожогу, резко отрывается вместе с ошметками волдырей. Боль заставляет проснуться в один миг.

Всю дорогу приходилось держаться на расстоянии от спинки кресла, но во время дремы, видимо, я слишком расслабилась.

Паникую, когда вместо больницы вижу двор высотки. Шепчу сквозь боль:

– Марина?

Оборачиваюсь и гляжу на медсестру. Девушка выключает зажигание. Сидит долгую минуту, сжимая руль пухлыми пальцами, затем смотрит на меня таким укоризненным взглядом, что по коже рассыпается мороз.

– Где ты взялась на нашу голову? – шипит она.

Марина напоминает гадюку, которая защищает гнездо с детенышами-змеями. Не хватает только раздвоенного языка.

– Ему в больницу надо… – выдавливаю я.

Марк так и не приходит в себя. Он едва ли помещался на заднем сидении: лежит на боку, колени упираются в Маринино сидение. Вольный слишком бледен, слишком ослаблен.

О ком я беспокоюсь? О своем мучителе?

– Сейчас. Посиди здесь, – Марина выскакивает на улицу и убегает в один из подъездов.

Я дергаю ручку, чтобы выйти, но тщетно – заблокировано.

Тихо, спокойно. Нужно просто подышать. Как жжется плечо!

Внезапно дверь распахивается. Меня вытягивает из салона крупная рука. Чужой мужчина, подмяв за талию, тащит к дому. Взвизгиваю, но грубая ладонь тут же обрывает мой крик. Краем глаза вижу, как двое громил лезут в джип и достают оттуда бездыханное тело Марка. Мычу и кусаюсь. В следующие несколько минут я едва помню себя от боли: тот, кто тащит меня не церемонится с ожогами, и, словно нарочно, цепляет нездоровое плечо. Я прямо чувствую, как лопаются пузыри, вытекает жидкость, и кожа раздирается до мяса.

Когда меня швыряют на пол, я уже не могу шевелиться. Превращаюсь в огненный шар, который катится в пропасть. И вот сейчас, падая, испытываю чуть ли не облегчение: на несколько секунд вовсе отключаюсь от реальности.

– Что мне стоит оставить тебя здесь корчиться от боли? – шепчет женский голос. Я приоткрываю слипшееся веки и тяжело приподнимаю голову.

– Я не…

– Лучше молчи, – шикает Марина, схватив меня за волосы. Тянет, заставляя подняться и сесть. Я – словно кукла. У меня новый кукловод?

Она бесцеремонно поворачивает меня на одну сторону. Я съеживаюсь, увидев, что Марина прикасается к ожогу.

– Нежная какая, – говорит она. Ее кисть зависает в сантиметре от раны. Девушка водит рукой туда-сюда и шепчет неразборчивые слова. Кажется, Марк говорил что-то похожее. Затем я окунаюсь в молочную реку из слез и огня. Пожирающая боль выгибает меня и крутит, будто усердная хозяйка выжимает мокрую простынь после стирки. Кричу беспомощно.