Тамбов. Хроника плена. Воспоминания - стр. 34
Медбратьями были трое Gefreite (капралов). Л. М., эльзасец из Друсенхайма, был призван насильно в немецкую армию в конце 1942 года вместе с первым эльзасским призывом. Это он напишет в марте 1944 года одно из тех двух писем моей свояченице, в которых были попытки объяснить, при каких обстоятельствах я исчез в январе 1944 года. Он был очень симпатичным, но я никогда не мог понять, как он с такой лёгкостью уподоблялся своим немецким товарищам. Я убеждён, что он считал себя обязанным выполнять свой солдатский долг только из чувства солидарности со своими однополчанами. Мысль о дезертирстве никогда, даже мимолётно, не посещала его. Это хорошо видно из его письма. Для него это был вопрос совести, хотя с точки зрения его политических взглядов – я уверен в этом – ему не в чем было себя упрекнуть.
Карл Гребер, двадцатилетний австриец родом из Фельдкирха в земле Форарльберг, был жизнерадостным, очень открытым и полным энтузиазма. Война грубо прервала его занятия медициной, о чём он горько сожалел. Второе письмо моей свояченице в марте 1944 года напишет он.
Влюблённый в хорошенькую блондинку (о чём можно было судить по фотографиям) из Бреслау, он писал ей ежедневно. Благодаря этой привычке мы каждый вечер собирались за одним столом. Он любил делиться со мной своими взглядами на жизнь, поверять мне свои чувства и будущие планы.
После того как письма были написаны, я регулярно давал ему уроки французского языка, к которым часто присоединялся немецкий аббат.
Карл прекрасно понял ситуацию, в которой оказался я и остальные эльзасцы, хотя и не одобрил моё намерение дезертировать при первой же возможности. Я бережно храню его хитроумное письмо, полное недомолвок, призванных обмануть цензуру.
Третий медбрат, Йозеф Альберт, был двадцатипятилетний шваб, исключительно робкий, забитый, грустный и пессимистичный. Я уверен, что ему в его возрасте ни разу не хватило смелости поцеловать девушку. Очень верующий, он все вечера проводил, углубившись в молитвенник. Он был прекрасным медбратом, добрым и деликатным, хотя и очень замкнутым. В свободное время мы подолгу откровенно и со страстью обсуждали вопросы, которые нас занимали. У моих немецких товарищей, включая фельдфебелей и Unteroffizier, не было иллюзий по поводу военной ситуации. Но страх перед русскими укреплял их храбрость и решимость сражаться до конца. Я пытался им доказать, что логически война уже проиграна, что ничто уже не может задержать наступление советских войск, которые только что, 25 октября[30], взяли Киев (250 километров от Звягеля), и что скоро Германия окажется между двух фронтов, потому что высадка союзников во Франции не заставит себя долго ждать (к сожалению, это произойдет только семь месяцев спустя). Я говорил им открыто, что собираюсь при первой же возможности перейти на сторону русских, которые, конечно же, пошлют меня в Северную Африку. Эта идея казалась им настолько безумной, настолько сумасшедшей, что они считали мои намерения лихачеством и фанфаронством, которые невозможно даже воспринимать всерьёз!