Там, где цветет полынь - стр. 18
Сердце Ули затопил нечеловеческий ужас. Первый раз она решилась вмешаться, предостеречь от увиденного, от мерзкой полыни, что била в нос, предвещая смерть. И все закончилось еще хуже – странным, наигранным падением. Толпой зевак да уставшим работником станции. Нет, совсем не так должна была умереть эта дерганая красотка в пальто, которое было умопомрачительно ей велико. Не в подтаявшей грязи пригородного перрона.
Уле хотелось выть, до крови прокусывая губы. Как бы дико это ни звучало, но больше прочего сейчас ее мучила именно несуразность внезапной гибели. Что-то пошло не так, как было запланировано. И это она оказалась виноватой.
Но что было делать? Отвести взгляд, как случалось три бесконечных года? Взять шоколадку из протянутой теплой, живой ладони, улыбнуться и перейти в другой вагон? Чтобы этим же вечером девушка наглоталась таблеток, шепча проклятия кому-то, равнодушно покинувшему ее?
Ульяна неслась по темному переулку, а мысли бились в ней, сталкиваясь и отскакивая, как прыгучие мячики. Когда она вошла в дурно пахнущий подъезд, последние силы ее покинули. Все это время, не отдавая себе отчета, Уля надеялась, что в странных видениях есть смысл. Может быть, ей суждено спасать других от гибели? Предупреждать их, указывать путь, который уведет прочь от дня, часа и минуты, готовящихся стать последними?
Она не решалась попробовать, но мечтала однажды спасти кому-то жизнь. Тогда и ее собственное существование перестало бы ходить по бесконечному серому кругу. И даже гибель Никитки – при мыслях об этом тошнота снова поднималась к горлу – внезапно превратилась бы во что-то сакральное. В жертву, которую нужно было принести во имя великого, благого, нужного всем.
Но не случилось. Она попыталась, и все обернулось еще хуже, хотя, казалось бы, – куда? Что может быть страшнее, чем видеть в чужих глазах смерть? Видеть и быть не в силах ничего изменить.
Горло перехватило, безотчетный страх парализовал Улю, она барахталась в нем, как в болоте, и не могла вынырнуть. Губы хватали затхлый воздух сырого подъезда, но тот не насыщал легкие, уже горевшие огнем.
В изнеможении Ульяна сползла по облупленной стенке, уселась на пол и дрожащими руками нащупала в рюкзаке телефон. Экранчик слепо мерцал в темноте, единственная лампочка на этаже давно перегорела, но Уля и на ощупь могла найти в коротком списке контактов тот, что начинался с буквы М. Столько раз она проделывала это, но каждый заканчивался нервным сбросом до первого же гудка.
За прошедшие годы они разговаривали с мамой трижды. Первый – когда Уля купила телефон и набрала ей, чтобы мать знала номер. Второй и третий – на мамины дни рождения. Встречных звонков Уля так и не дождалась.