Талтос - стр. 23
Но Мона хотела иного: хотела знать, хотела быть частью чего-то, понять тайны этой женщины и этого мужчины, этого дома… Все это должно однажды открыться ей. Мертвый призрак под деревом. Легенда, затаившаяся под весенними дождями. И другой в его объятиях. Это было равносильно отказу от надежного, яркого сияния золота ради извлеченных из маленького тайника потемневших дешевых украшений неоценимой силы. Да, вот это и есть магия. Даже смерть собственной матери не привела Мону в такое смятение.
Мона разговаривала с Роуан. Много.
Она приходила в дом со своим собственным ключом – наследница ведь и все такое… Майкл сказал, что она имеет право. Он больше не смотрел на Мону с похотью во взгляде и практически удочерил ее.
Мона выходила в задний сад, пересекала лужайку, перепрыгивала могилу, если вспоминала об этом, хотя иной раз и забывала, а потом садилась к плетеному столу. «С добрым утром, Роуан!» – здоровалась она и болтала, болтала…
Она рассказывала Роуан обо всех переменах в Мэйфейровском медицинском центре, о том, что они создали свой сайт, что наконец договорились насчет огромной геотермальной системы для обогрева и охлаждения, что уже составлены проекты. «Твои мечты осуществляются, – сообщила она Роуан. – Мэйфейры знают этот город так же хорошо, как другие. Нам не нужны всякие предварительные изыскания и прочее. Мы строим госпиталь таким, как хотела ты».
Роуан не реагировала. Интересен ли ей по-прежнему огромный медицинский комплекс, который должен коренным образом изменить взаимоотношения между персоналом и пациентами, а также посещающими их родственниками, в котором персонал должен оказывать помощь даже тем, кто обратится к ним анонимно?
– Я нашла твои заметки, – сказала Мона. – Они ведь не были заперты. И не походили на личные.
Никакого ответа. Огромные черные ветви дуба чуть шевелились. Листья банана шелестели по кирпичной стене.
– Я сама стояла перед лечебницей Туро, спрашивала людей, что они хотели бы видеть в идеальной больнице. Часами с ними разговаривала!
Ничего.
– Моя тетя Эвелин лежит в Туро, – тихо продолжила Мона. – У нее был удар. Ее должны перевезти домой, но не думаю, что она заметит разницу.
Моне хотелось плакать, когда она говорила о Старухе Эвелин. Она заплакала бы, если бы речь зашла о Юрии. Но она этого не сделала. Она не сказала, что Юрий не писал и не звонил уже три недели. Не сказала, что она, Мона, влюблена, причем в загадочного смуглого, обаятельного мужчину с английскими манерами, вдвое старше ее.
Несколько дней назад она уже говорила Роуан о том, что Юрий приезжал из Лондона, чтобы помочь Эрону Лайтнеру. Она объяснила, что Юрий – цыган и что он понимает то, что понятно Моне. Она даже описала, как они встретились в ее спальне вечером накануне отъезда Юрия. «Я постоянно о нем тревожусь», – сказала она тогда.