Табу - стр. 39

— Садись, ужинать будем. Отец уже спускается, — бабушка подтолкнула меня к столовой, где уже был накрыт стол в лучших традициях воскресных вечеров. На величавом пятиметровом дубовом столе возвышались свечи в витиеватых подсвечниках, гордо сверкало бабушкино серебро, а тарелки, украшенные серебряными узорами, блистали показной роскошью. Все убранство было подобрано абсолютно гармонично к интерьеру, выдержанному в темных тонах: шелковые обои переливались в свечных бликах, полировка мебели искрилась, а дорогой ковер с высоким ворсом так и манил пройтись по нему босиком.
— Ба, мы еще кого-то ждем? Я думала, быстро поедим, отдадим дань семейной традиции и разъедемся по своим городским гнездам, пока трассу совсем не завалило снегом. Ну, дай хотя бы один блинчик, — взмолилась я, наблюдая, как ловкие руки старушки аккуратно раскладывают красную икру по румяным треугольникам.
— Нет, посмотри на себя! Одни кости! Кушать нужно нормально, желательно дома и по времени. Считай, что сейчас именно оно — время!
— Ба, я думала, у нас отец тиран, а ты, оказывается, не лучше?
— Не забывай, что твоего отца-тирана воспитывала я, — бабушка бросила в меня салфеткой и подмигнула, выставляя супницу в центр стола.
— Что за шум? — отец энергично вошел в столовую, не отрывая взгляда от экрана своего телефона. Он быстро чмокнул меня в макушку и остановился у огромного дубового буфета, где пряталась его выдающаяся алкогольная коллекция. Несмотря на свои пятьдесят с небольшим, папик был еще совсем даже ничего. Крепкое подтянутое тело, уверенная походка, модная стрижка, чуть отросшая щетина с нескрываемой сединой смягчала его острый взгляд. Будучи любителем хороших шмоток, отец не боялся примерять то, к чему долго привыкала даже молодежь. Бежевые брюки контрастировали с ярко-синим бархатным пиджаком и светлой рубашкой с воротником-стоечкой.
— Ничего, дискутируем на тему воспитания, — послушно разложила на коленях салфетку, не сводя с бабушки просящего взгляда. Но вредная старушка, проигнорировав меня, принялась разливать суп с противоположного края стола так медленно, что мой желудок стал болезненно сжиматься. И, не выдержав подобной пытки, отправила в рот пару блинов, разбрасывая икринки по белоснежной скатерти.
— И как?
— Да никак, мнения разошлись, — еле сдерживала смех, наблюдая за гневным оцепенением старушки. — Школы жизни разные.
— Боже, Ося, какая у тебя-то школа? — прошептал отец и осушил бокал виски, не замедлив обновить большую, даже для него, порцию. — Не смеши меня, еще про тяготы и лишения расскажи.