Та, которая шкаф - стр. 2
– Оборжаться, – счастливо всхлипывает Мормыш, пряча телефон.
– Ссылку потом пришли, – командует Исхакова. Такой уж у нее голос – она что ни скажет, всегда как будто командует.
– Четвертый класс, – по-взрослому вздыхает Бабий. – А как дети. Тебе зачем? Перед сном смотреть?
– Перепощу, – дергает Исхакова плечом. – У меня много подписчиков.
– Ой, наша звезда, сюси-пуси! – верещит Мормыш. – Ой, наша фотомодель, у нее подписчики! – И тут же, без паузы, другим тоном: – Пришлю, конечно.
– Надо ж так челюстями работать, – задирает Лысиха свои полузаметные брови под рваную челку. – Жвачное.
– А ты жуй-жуй! – регочет Бабуся. – Песня такая раньше была. Старинная. А ты жуй-жуй!
– И мне тоже ссылку, – поднимает глаза от телефона Верникова.
Ссылку. На запись, как я жую. А как я жую? Да как все. Все, если всмотреться и вдуматься, жуют немного смешно. Но эти ржут именно надо мной. А вскоре ржать будут не только они, но и все подписчики красотки Исхаковой, все друзья Верниковой, все, вообще все.
– И мне ссылку, – расслабленно улыбается Иванова.
Анжела Иванова, большая кудрявая девочка, отличница. Весь первый класс она сидела у Шуры за спиной, и Шура при каждом удобном случае оборачивалась к ней, чтобы похихикать. С Анжелой можно было меняться карандашами, конфетами и веселыми призовыми ластиками из супермаркетов. Как-то поздней весной – это был уже второй класс – они после школы вместе пускали по лужам плотики из листьев подорожника, а потом придумали сажать на них божьих коровок. Коровки неспешно разгуливали по зеленым плотикам, раскладывали напополам коробочные лакированные спинки, высвобождая мятые, нежные, полупрозрачные крылышки, но почему-то не улетали. «Они думают, что по морю плавают», – сказала Анжела. И Шура вспомнила старую бабушкину песню – «Славное море, священный Байкал», и они вместе пели ее, и Анжела называла коровок омулевыми бочками. «Эй ты, омулевая бочка, – говорила она ласково, подпихивая коровку прутиком к земле. – Слезай давай, приехала уже».
Шура, глядя перед собой в сотканную из воздуха точку, молча перемалывает во рту мягкую капусту. В такт жеванию Шура проговаривает про себя несложную самодельную мантру – по слогам. Один жевок – один слог.
И – пустой слог, пауза. Всего получается восемь слогов. Восемь четвертных нот. Два такта по четыре четверти.
Шура знает, что если мантру повторять раз за разом, то она сработает.
И мантра срабатывает, как всегда. Они от нее отгребаются. Верникова утыкается снова в свой телефон. Мелкая Мормыш закидывает в себя капусту (и жует, и над ней не ржут). Бабий поправляет солнечные волосы, что-то говорит Ивановой, та мудро кивает. И всё как будто нормально. Все как будто нормальные.