Сюртук - стр. 18

– Ох, и непутевый ты, Федор.

– Это почему же?

– На что он тебе, этот жеребенок, сдался, чтобы из-за него не спать?

– Жить он должен, Варвара, а за его жизнь бороться надо. Придется пободрствовать.

– Весь поселок над тобой смеется, – не унималась Варвара. – Говорят, нормальные люди на лошадях ездят, а вот твой Федор лошадей на себе таскает.

– Ты, Варвара, передай тем, кому смешно, что если лошадей не выхаживать, то и насмешникам не на чем ездить будет, а пешком они наших просторов не одолеют.

– Ладно, свои дела сделаю, забегу к Евдокии, а потом к тебе…

Вместо того чтобы закончить мысль, она поспешила к своей подруге детства, соседке, которая проживала на высоком берегу реки, прямо напротив церкви. Несмотря на близость к храму, Евдокия не отличалась смиренностью, унаследовав бунтарский характер от прадеда, как говорили, «непутевого» крестьянина, бежавшего еще во времена крепостного права от помещика на Урал, где он примкнул к отряду бунтаря Пугачева, который объявил себя самодержцем России. За покушение на царский престол самозванец был схвачен, привезен в клетке в Москву и публично четвертован. К деду Евдокии судьба отнеслась более благосклонно: ему не рубили руки, голову. Сначала его посадили в острог, а затем отправили на каторгу в Сибирь, откуда он бежал и долгое время скитался, скрываясь от царского правосудия. В родное село вернулся лишь после отмены крепостного права. Сильно состарившись, он превратился к тому времени в существо настолько больное и немощное, что ни карать, ни сажать его никто не стал. Прожил он после возвращения совсем недолго, не оставив после себя ничего кроме клички «беглый», которую унаследовали и все его многочисленные потомки, расселившиеся по разным землям от Волги до Дуная.

Евдокия была женщина смелая, энергичная и обладала тем свойством, что находиться в состоянии молчаливого покоя было для нее тяжелым испытанием. Наиболее эффективной формой воздействия на окружение она считала речь нецензурную. Причем ругалась она многоэтажно, разнообразно и, что особенно примечательно, не по злобе, но исключительно из-за сочувствия и сожаления к тому, кого поносила. Порою в это словоизлияние вкладывалось столько искреннего сострадания, что оно могло обезоружить даже весьма легкоранимую душу, не приученную к специфической лексике. Самыми яркими в ее речах были неожиданные эпитеты, которые вряд ли взялся переводить с нецензурного на светский даже самый опытный лингвист.

Варвара, напротив, обладала нравом спокойным, из-за чего ее дружба с Евдокией была столь же долговечной, сколь и плодотворной. Они могли часами общаться друг с другом. Бывало, что диалог между подругами достигал такого накала, что ни одна из сторон не осмеливалась прервать его, если даже день, исчерпав себя, переходил в ночь. В этом случае Варвара оставалась на ночевку у подруги с тем, чтобы в лучшем виде сохранить до следующего дня нить разговора, начатого накануне пребывания гостьи.