Святость материнства - стр. 19
Шел Великий пост. Служба каждый день, усталость, масса дел. На девятый день помянули Андрея в трапезной и разошлись. У меня еще мелькнула мысль рассчитать сороковой день, но понадеялась на прихожан – столько их было на отпевании.
И вот как-то в воскресенье я собираю детей в церковь, а Родион вдруг говорит:
– Вари коливу (так он называл кутью).
– Зачем?
– Андрей говорит: «Ешьте коливу – меня вспоминайте».
– Какой Андрей? У него кто-то умер? (У нас в приходе несколько Андреев).
– Да нет, наш Андрей. Он сам умер.
Я с недоверием посмотрела на Родю. Но всё же рассказала батюшке. Тот сказал, чтобы сварила кутью и отнесла в церковь.
– Помянуть никогда не лишне.
Я сварила и в церковь пришла с мисочкой поминальной кутьи. Там подошла к одной «церковной бабушке», бабе Шуре, и спросила, когда сороковой день со смерти Андрея. Баба Шура всплеснула руками:
– Да вчера было!
– Какое там! Три службы подряд, замотались.
– Ну хоть кутью-то сварили? Нет… Я протянула мисочку:
– Вот Андрей просил кутью кушать и его поминать. Придя домой, я долго тормошила Родиона:
– Как Андрей тебе про кутью сказал?
– Пришёу и сказау! (Родечка не выговаривал «л»).
– Но как?
А он непонимающе смотрел на меня своими зелеными глазами и всё повторял:
– Ну, сказау, и сказау.
Родион всегда удивлял нас. Он не особый фантазер, довольно замкнутый и молчаливый мальчик, хотя и сорванец. Но в свои три-четыре года он иногда говорил такое, что мы понимали: для него открыт такой мир, который для нас (да и для всех) является закрытым. Случай с Андреем был далеко не единственным.
Как-то Родя приболел и лежал в кроватке. Вообще, он болел всегда без каких-либо капризов и слёз. Тихо лежал, сложив руки на груди, держал любимую икону святого целителя Пантелеимона и приговаривал:
– Грешиу, грешиу. Теперь лежи, Родя, не греши.
Но однажды я услышала громкий плач и, подойдя к его кровати, увидела, что он просто заливается слезами.
– Что ты, Родя? Тебе так плохо?
И вдруг он начинает взахлеб просить:
– Мама, молись за бабушек!
– За каких бабушек?
– Которых мы с папой отпевали (Родя с трех лет ходил с папой на отпевания, кое-где помогал, зажигал свечи, подавал кадило).
– Да что такое? – пугаюсь я.
И тут Родя начинает рассказывать:
– Ты думаешь, когда бабушек в гробу в землю опускают, они там остаются? Нет, они глубже проваливаются, падают, падают и так кричат!
И опять просит:
– Молись за них, молись!
– Но я не знаю их. Это вы с папой отпевали. Ты сам помолись.
– Да я молюсь, а они всё равно кричат.
Пришлось мне встать на колени прямо около кроватки и молиться: