Святочные рассказы - стр. 20

Тимофей как увидал это – вскричал:

– Господи! Вижу и приму его во имя Твое, а Ты Сам не входи ко мне: я человек злой и грешный, – да с этим и поклонился лицом до земли. А с ним и я упал на землю от радости, что его настоящей покорностью тронуло, и воскликнул всем вслух:

– Молитесь: Христос среди нас!

А все отвечали:

– Аминь, – то есть «истинно».

Тут внесли огонь, – я и Тимофей восклонились от полу, а белой руки уже не видать, – только один старик остался. Тимофей встал, взял его за обе руки и посадил на первое место. А кто он был, этот старик, – может быть, вы и сами догадаетесь, – это был враг Тимофея, дядя, который всего его разорил. В кратких словах он сказал, что все у него пошло прахом, и семьи, и богатства он лишился, и ходил давно, чтобы отыскать племянника и просить у него прощения. И жаждал он этого, и боялся Тимофеева гнева, а в эту метель сбился с пути и, замерзая, чаял смерти единой.

– Но вдруг, – говорит, – кто-то неведомый осиял меня и сказал: «Иди, согрейся на Моем месте и поешь из Моей чаши», – взял меня за обе руки, и я стал здесь, сам не знаю отколе.

А Тимофей при всех отвечал:

– Я, дядя, твоего Провожатого ведаю: это Господь, который сказал: «Аще алчет враг твой – ухлеби его, аще жаждет – напой его». Сядь у меня на первом месте – ешь и пей во славу Его и будь в дому моем во всей воле до конца жизни.

С той поры старик так и остался у Тимофея и, умирая, благословил его, а Тимофей стал навсегда мирен в сердце своем. Так научен был мужик устроить в сердце своем ясли для рожденного на земле Христа. И всякое сердце тоже может быть такими яслями, если оно исполнит заповедь: «Любите врагов ваших, благотворите обидевшим вас», – и Христос придет в сердце его, как в убранную горницу, и сотворит себе там обитель.

Свинцовое небо и свинцовая, пустынная равнина моря, вздымающаяся от волн. Повсюду, насколько может видеть глаз, – только небо да море, море и небо – и больше ничего. Но вот что-то карабкается по водной поверхности, прыгает то вверх, то вниз; что-то качается вправо и влево, как маятник. Это – одинокое судно, шхуна, идущая под парусами; впереди и позади нее поднимаются волны и осыпают брызгами ее широкий, неуклюжий корпус. Невеселая картина: однообразное, безотрадное, осеннее море и по волнам его плывет это невзрачное купеческое судно. На нем находится отец Коли и Валентины – капитан Григорьев. Одетый в непромокаемое пальто и широко расставив ноги, он стоит на мокром и качающемся мостике и пристально глядит вперед. Вокруг него ревет море, ветер дует так, точно сорвался с привязи, но все помыслы капитана обращены не на борьбу с разъярившейся стихией, а на то, как-то теперь чувствует себя дома его маленькая дочь Валя, которая была при смерти, когда он находился в плаванье за границей. Тетка Анна телеграфировала ему, что у Вали тиф, и с тех пор капитан не мог опомниться. Он даже впал в такое состояние, в каком его еще не видывали в море ни разу: он утратил свое ледяное спокойствие и стал нервничать, как женщина.