Свои, родные, наши! - стр. 27
– Это мы в курсе, – буркнул Камышев, не поднимая головы.
Он с трудом сдерживался. Какого черта перед ним тут переминается с ноги на ногу этот… долбаный жрец долбаного храма искусства? Пришел отмежеваться, так сказать? Я не я, и вина тут не моя? Или сыпать соль на рану? Нет, ему чего-то нужно… Просить что-то пришел? Опалу снять с него и театра? Черта с два!
Внезапно Аркадий сунул руку во внутренний карман и достал сильно помятый конверт.
Длинный узкий конверт. Таких в Союзе не было. Наши конверты – почти квадратные. А этот…
Родион затаил дыхание. Неужели Лиля прислала ему письмо? Неужели… если она попросит прощения, если… он не простит, конечно, но насколько легче станет на душе!
Впрочем, он не подал виду, как разволновался.
– Что за письмо? – буркнул с прежней ожесточенностью.
– А это Арефьев в аэропорт принес, – заявил Аркадий, и Камышев поднял на него ледяные глаза.
Письмо не от Лили! Идиот, а он-то надеялся… Двуногий осел, как всегда, показал себя во всей красе и дурости!
– Арефьев?.. Он мне еще пишет?!
Аркадий неловко пожал плечами.
– Что ж вы два месяца письмо-то везли? – Камышев взял конверт.
– Да ведь если бы узнали о письме, меня бы уволили вместе с директором, – простодушно развел руками Аркадий. – Ведь этот вражина… он ведь на голосах вещает! Но я подумал – мало ли, вдруг что-то важное там для вас…
Разумеется, Камышев не собирался открывать конверт при Аркадии! А тот не уходил, все переминался с ноги на ногу…
– Свободен, – бросил небрежно Камышев.
Аркадий, словно его с привязи сняли, кинулся к двери, но вдруг обернулся с отчаянной решимостью:
– Родион Петрович! Ваши исполкомовские по культуре выживают меня из театра! Не сегодня завтра точно порвут. Вы бы заступились, а? А я пьесу Погодина поставлю. «Кремлевские куранты». Очень необходимое, нужное произведение! Вот к юбилею Владимира Ильича обещаю вам премьеру!
Камышев так глянул исподлобья, что Аркадий подавился собственной вдохновенной речью:
– Понимаю… извините… – и был, наконец, таков.
Родион разорвал конверт, достал тонкий, непривычно тонкий листок, взглянул на ненавистный почерк – и словно услышал ненавистный голос:
«И как ты себя чувствуешь, ублюдок? Брошенный, несчастный…»
– Сам ублюдок! – яростно выдохнул Родион.
«Ты так ее любил, так боролся за нее, а она со мной! Она – и Ариша… Это тебе за мои сломанные пальцы и за мою сломанную жизнь».
Родион мрачно кивнул:
– Мало тебе, надо было голову оторвать!
«Тебе больно? – издевательски вопрошал омерзительный голос врага. – Надеюсь, что да! Я сделал все, чтобы они остались здесь! Я отнял у тебя самое дорогое! Как сказал мудрец: «Двигайся не торопясь – и день твоего мщения придет!» Арефьев».