Свинцовая совесть - стр. 3
– Стандартный набор, – улыбнулся он. – Кефир, минералка и апельсины… Я понимаю, апельсины мне нельзя…
– Можно. Я думаю, уже можно. Только не больше половинки в день. Ничего крепче апельсинов, надеюсь, нет?
– Нет. Хотя от холодного пивка я бы не отказался.
– Ничего, будет и на вашей улице пиво…
Ольга Евгеньевна села на стул, еще не остывший после Сазонова, откинула в сторону одеяло, а Глеб сам расстегнул куртку пижамы и задрал майку. Она осмотрела швы на животе, провела пальцами вдоль них, слегка вдавливая их в живот. Не в том он сейчас состоянии, чтобы проводить глубокую пальпацию, и возникал вопрос, что можно нащупать такими вот поверхностными касаниями? Но выражение лица у Ольги Евгеньевны такое, как будто она прощупывала Глеба насквозь, все видела и замечала. Она даже не спрашивала, где и как у него болит, ей и без того, казалось, все было ясно. Да он бы и не сказал, где у него болит, потому что и сам этого не знал. Болезненные ощущения напрочь заглушались чувством удовольствия, которое доставляли ему прикосновения нежных и красивых женских рук. Он готов был еще раз получить пулю в живот, лишь бы только за его лечение снова взялась она.
– Что скажете, Ольга Евгеньевна? – спросил Глеб, когда женщина поднялась со стула.
– Все хорошо.
– Надеюсь, меня не комиссуют?
– А вам не терпится снова попасть под пули? – спросила она, задержав на Глебе взгляд на секунду дольше обычного.
Отношения у них официальные, с дистанцией «врач – пациент», но нет в ней прохладной сухости. О черствости тем более не могло быть и речи, потому что Ольга Евгеньевна сама по себе человек мягкий, хотя и с характером. И отчужденности между ними быть не могло, ведь она ему как минимум нравилась. А если как максимум… Ольга Евгеньевна догадывалась о его воздыханиях, но виду не подавала, однако он не первый год в этой жизни, поэтому точно мог сказать, что не равнодушна она… К нему самому она, может, и равнодушна, но к его к ней чувствам – вряд ли.
– Профессия у меня такая.
– Опасная у вас профессия.
– Я в курсе.
– Опасная у вас профессия, – в каком-то грустном раздумье повторила молодая женщина. – И к тому же очень активная. Тяжелые физические нагрузки, ненормированный рабочий день, неправильное питание.
– Что есть, то есть.
– А возраст?
– Что возраст? Мне всего тридцать четыре. Как говорил товарищ Карлсон, мужчина в самом расцвете сил.
– У Карлсона моторчик был, он летать мог, а вам на своих двоих по горам приходится бегать.
– У нас вертушки есть.
– Но бегать приходится… К тридцати четырем годам спортсмены на тренерскую работу переходят. И вам неплохо было бы куда-нибудь на преподавательскую работу устроиться. Или на штабную. А лучше всего куда-нибудь в военкомат, там работа непыльная.