Светоч - стр. 38
Она обернулась и глядела изумленно, да так, что брови соболиные едва не выше лба подскочили:
– Не волховала я, ворожбы не творила. Что ты? – не убоялась злого Глеба, стояла прямо, глаз не опускала. – Сил во мне нет. Те, что Светоч дал, берегу. Лада Пресветлая тому порукой. Ею клянусь.
– Врешь, – Глеб и верил, и не верил. – Сними, сказал.
Она стянула с шеи суровую нитицу, выпутала из кос и положила Светоч на белый песок:
– Что, Глеб, опасаешься? – гордячка выпрямилась, глаза прищурила ехидно.
– Слов таких обо мне не говори более, не смеши. Опасался бы, смахнул голову твою с плеч и сказал бы, что так и было, – мыском сапога откинул окаянный оберег подальше, а сам шагнул к Владе.
Встал близко и себя же обругал дурнем. Одно дело смотреть на белую шею, и совсем иное – запах чуять и тепло молодого тела. Стоял и глядел на Владу, как парнишка нещупаный, но виду не подавал, сжимал кулаки покрепче, старался думки перекинуть на иное.
– Так чего смурная-то?
– Тебе зачем знать? Не брат ты мне, не дядька. Вторым днём разойдемся в разные стороны и боле не свидимся. От скуки спрашиваешь? Так найди себе иную забаву. Поешь, обогрейся. Вода-то в Волхове холодная, простынешь.
– Привычен, – злобиться не стал. – Не брат, не дядька, но зарок тебе дал, что довезу до Новограда. Словом своим не поступлюсь.
– Веселить ты меня не обещался, Глеб, – смотрела странно, будто дурное услыхала. – Зарок? То звук пустой. Слово кинул, слово отнял. Не надо мне зароков. О чем думки мои, тебе знать не надобно. Довезешь до Новограда и благо тебе. А уж чему у меня на лице быть, улыбке или слезам, об том не уговаривались.
Чермный и разумел ее горе. Сам не знал как, но понял – о муже болеет, обиду нянькает. Обманул? Ужель зарок дал и не сдюжил? Хотел смолчать – в чужие дела никогда не совался – но не смог:
– Совет дам, а уж там твое дело, слушать, нет ли. В Новоград придем, в дом к мужу не суйся. Ночлег сыщи, и весть ему передай. Придет, стало быть, нужна ты ему. А если смолчит, порвись с ним и ступай, куда глаза глядят. Объявишься на подворье Нежаты, гордость твою уколют и больно. Еще и косы повыдергают. Чай, самой еще пригодятся, – высказал и утих, загляделся на пряди блескучие, а потом и вовсе пропал, когда Влада глянула на него.
В глазах печаль плещется, едва через край не льется, свет в них – мерцает и гаснет – и боли столько, что не снести. Обозлился, когда разумел – привязана к Нежате. Да так крепко, как только может женщина, которая любит сверх всякой меры. Ждал слёз от нее, а дождался иного:
– С чего вдруг принялся печься обо мне? Я Скор. Ты ж в Новоград идешь род мой резать. Ай, не так? – и голос звенит тревожно.