Сумерки невежества. Технология лжи, или 75 очерков о современной фальсификации истории Украины - стр. 33
Даже от ближайшего окружения вынужден был таиться Мазепа со своим «выбором». Неосознание этого обстоятельства ставит сочинительницу в тупик при попытке объяснить поведение гетмана летом – осенью 1708 года. Он «абсолютно ничего не сделал, чтобы подготовить свой переход к шведам, создать прошведскую коалицию или затруднить положение русских войск в Украине… Как это могло сочетаться с планом военного союза со шведами? Нам это совершенно неясно» (с. 351–352).
Вряд ли верно (хоть и оригинально!) суждение Татьяны Геннадьевны о подлинной (будто бы) цели привлечения к «шведско-украинскому союзу» запорожцев. Сочинительница предполагает, что, чувствуя неизбежность краха, Мазепа решил «потащить за собой в пропасть тех, кого всю жизнь ненавидел и мечтал уничтожить» (с. 369). Судорожные усилия гетмана избежать катастрофы заставляют усомниться в существовании у него именно такого замысла. Однако обсуждать помимо ошибок автора еще и ее догадки, наверное, излишне.
В заключение о примечаниях. Ляпы имеются и там. Скажем, чехи – совсем не «российская монета» (с. 422), а польская (были, правда, еще севские чехи, чеканенные в городе Севск, но тогда их и надо называть севскими во избежание путаницы). Самойлович умер не «через год» после начала ссылки (с. 380), а через три года.
Лишней представляется нотация, прочитанная «ученой» дамой некоторым историкам: «Господа! Ну существуют же списки присягавших на верность русскому царю в 1654 году, в том числе шляхты и старшины Белоцерковского полка. Там НЕТ ни отца, ни тем более самого Ивана Мазепы» (с. 372). Насчет самого Ивана Мазепы – спорить нечего. А вот Мазепа-отец, по замечанию российского автора В. Артамонова (кстати, давнего симпатика Таировой-Яковлевой, всерьез считающего ее «квалифицированным петербургским историком»[45]), присягал не с Белоцерковским полком (на опубликованные присяжные списки которого ссылается Татьяна Геннадьевна), а с киевлянами[46]. Михаил Грушевский заверяет, что видел имя Степана Мазепы в перечне присягнувших в Переяславе[47]. Насколько можно судить, киевский и переяславский присяжные списки Таирова-Яковлева не смотрела, а потому могла бы воздержаться от ироническо-снисходительных реплик.
Напрасно вступает она и в дискуссию по языковому вопросу. Наличие при Посольском приказе переводчиков «языка малороссийского и польского» кажется сочинительнице «уникальным свидетельством», «бесспорным аргументом современным украинофобам, утверждающим, что в XVII–XVIII вв. не существовало украинского языка» (с. 435). Между тем сей «бесспорный аргумент» указывает лишь на то, что речь малорусов, долгое время находившихся под польским игом, была сильно ополячена. «Як поляцы у свой язык намешали слов латинских, которых юж (тоже) и простые люди з налогу уживают (по привычке употребляют), так же и русь у свой язык намешали слов польских и оных уживают»