Сука - стр. 6
Впрочем, не слишком ли много я на себя беру? В этих самообвинениях – бешеные амбиции на голоса всех инструментов. Какофония звуков. Ко всему прочему я еще и плохой дирижер…
Так с чего ж я хотела начать? Ах да – с того убившего меня лета.
Глава 3
Мы были влюблены друг в друга до умопомрачения.
В мире не существовало никого, кроме нас, а сам мир был создан исключительно для нас. В параллельных мирах жили наши семьи, его и мои друзья, его – относились к моему существованию с большим пониманием, мои – находились в полном недоумении, почему мой выбор пал на этого человека, за что его можно любить. Дуралеи, будто любят за что-то. Любят просто так, а потом уж сопровождают это разными словами – красивый, умный, сильный…
Нас друг для друга пометил Бог, я знала, что это было именно так. Не знала только, что, сделав это, он дал нам испытание – справимся ли мы с этой любовью. Он, Бог, наверное, очень обоих нас любил, так любил, что забыл, что, в конце концов, мы обыкновенные земные люди.
Я приходила домой утром, валилась на кровать рядом с Алешиным, от меня за версту несло плотью – этот запах не смоешь ничем. Он смотрел на меня грустно-грустно своими оленьими глазами и говорил:
– Ты влюбилась, Олька.
Врать у меня просто не было сил. Вспышки острой жалости к мужу мучили меня эпизодически. Чаще хлесткой волной накатывал стыд.
Стыдно было перед Алешиным, стыдно было перед дочерью Дашкой – она находилась в поре выбора спутника жизни, поре любви, и мне было абсолютно непонятно, как можно в таком случае разумно и степенно раскладывать все по полочкам, обсуждая достоинства и недостатки очередного претендента, да разве это любовь?
Стыдно было перед мамой – при каждом удобном случае я сбегала из дома, вместо того чтобы сидеть с ней и слушать тихие ее сетования на жизнь и подступающую старость.
И в каждом приступе стыда всегда была примесь упоительного желания обладать им сейчас и немедленно. И стонущая тоска от невозможности тотчас же это совершить.
Может, это был и не стыд, а что-то такое, чему определения еще не придумано. Ведь в чем я могла быть перед всеми виновата, если это – любовь? Что же здесь постыдного? Ну не может история эта раскрутиться так, чтобы никто не пострадал.
Тех, кто должен был заплатить за это наше сокровище, было по меньшей мере четверо – двое там, двое – здесь. Две наших дочери, моя, так похожая на Кольку, и его – так похожая на него, так похожая.
Они родились в одном и том же году. Они могли бы быть подругами. Мой Алешин, его Галя. Это только по минимуму, потому что дальше следовали родители, братья и сестры со своими симпатиями и антипатиями. А все, вместе взятые, были в какой-то степени рабами привычек. Когда семья вполне благополучно существует почти двадцать лет, разрушить ее «до основанья, а затем» построить что-то более-менее приличное сложно.