Судьбы людские. Любимый Иркутск - стр. 42
«А-а-а! – взорвались мысли надежды в сознании матери. – Эта телеграмма ошибочная. Она, наверное, не ко мне. Мало ли Филипповых на белом свете. Мой-то Славик, моя кровиночка, сидит в Тулуне. Ему еще три года отбывать наказание. А тут про Нижнеудинск написано. Это точно ошибка. Да по-другому и быть не может. Конечно, как же я сразу-то не догадалась, – начала сама себя окрылять робкой надеждой, уже было почти сникшая от горя женщина. – Надо срочно бежать на почтамт, на телеграф и заказывать разговор с начальником колонии. Точно. Бегу-у-у-у».
Ветер раздувал края косынки, спешно повязанной на седую голову пожилой женщины. Она целеустремленно шагала по ночному Иркутску. Ей надо было срочно попасть в центр. Там, возле здания цирка, находится Центральный телеграф с переговорным междугородним телефонным пунктом. Она спешила, чтобы скорее узнать радостную весть о том, что ее Филипок жив и здоров. Она очень надеялась на это. Что же произошло потом?
Чуда не случилось. Послышался монотонный, скрипучий и прокуренный женский голос оператора телефонной связи:
– Тулун заказывали. Абонент, пажаста, пройдите в кабину номер восемь. Тулун уже ответил. Ну чаво вы ждете-то?
– Алло-алло! Это Филиппова Вера Ивановна. Я с кем разговариваю? Представьтесь, пожалуйста, алло, – зазвучал взволнованный голос ожидающей чуда, убеленной сединами, пожилой женщины.
– Алло, это Сергей Анатольевич Федоренко, начальник колонии. Слушаю вас внимательно, Вера Ивановна, – из трубки телефона послышался по-военному четкий голос самого главного офицера тулунского исправительно-трудового учреждения.
– Сергей Анатольевич, дорогой, мне пришла срочная телеграмма, чтобы я забирала тело моего сына Вячеслава из нижнеудинского морга. Как такое может быть? Он же отбывает срок в вашем учреждении. Ему еще три года осталось до окончания времени наказания, – голос мамы задрожал, из глаз полились слезы.
Слезы надежды на разрешение этого, как ей казалось, недоразумения. Воцарилась пауза. На том конце телефонного провода собеседник замолчал, тяжело дыша в трубку. Рыдания Веры Ивановны усилились. Она уже не могла сдержаться.
Наконец, Сергей Анатольевич начал говорить:
– Вера Ивановна, ваш сын Вячеслав Сергеевич Филиппов освободился из колонии три дня назад. Как говорят, по половинке, досрочно, за хорошее поведение. Он был прекрасным парнем. Я к нему последнее время относился как к родному сыну. Конечно, настолько, насколько это позволяет мое служебное положение. Я сейчас расскажу вам все, что мне стало известно на этот час из оперативной информации. Так вот, Слава завел переписку с заочницей родом из Тайшета. Она студентка-выпускница иркутского медицинского института. По переписке он узнал, или это выяснилось сразу, что именно за эту девушку он попал под суд и получил наказание. У них завязалась трогательное чувство, которое быстро переросло в страстную любовь. Такое случается иногда. Такое бывает. Вот, освободившись, он и поехал к ней в гости в поселок Шумский Нижнеудинского района. Там она начала проходить преддипломную медицинскую практику. С места происшествия пришла информация, что в квартире, снимаемой Анютой Солнышко, так звали его возлюбленную, обнаружили три трупа. Один мужчина, бывший уголовник, по-видимому, сам себя зарезал огромным ножом в сердце. На рукоятке ножа были только его отпечатки пальцев. К ножу никто другой и ваш Вячеслав не прикасался. Это однозначно установила криминалистическая экспертиза. Анюта Солнышко умерла от асфиксии, то есть была задушена кем-то. Пока не понятно кем. Следов борьбы не установлено, и сопротивления она не оказывала. Биологического материала под ее ногтями, принадлежащего кому-то, обнаружено не было. Ваш сын Вячеслав умер от удара в сердце кухонным ножом. Рукоятка его была в правой руке самого Славы. На ноже было множество отпечатков пальцев, в том числе всех убитых, находившихся в комнате. Мне очень жаль. Если бы Слава продолжал отбывать свой срок и не вышел досрочно по половинке, он бы был сейчас живым. Что там получилось на самом деле, предстоит установить следствию. А может быть, этого с полной достоверностью мы уже не узнаем никогда. Я рассказал вам, Вера Ивановна, все, что знаю. Простите старика, если посчитаете меня вольно или невольно виноватым в гибели вашего сына.