Судьба барабанщика. Хардроковая повесть - стр. 3
Помнишь, как в глухом лесу звонко и печально куковала кукушка и ты
научил меня находить в небе голубую Полярную звезду? А потом мы шагали на огонёк в поле и дружно распевали простые рок-н-ролльные песни.
Помнишь, как из окна вагона ты показал мне однажды пустую поляну в жёлтых одуванчиках, стог сена, шалаш, бугор, берёзу? А на этой берёзе, -
сказал ты, – сидела тогда птица ворон и каркала отрывисто: карр… карр! И
вашего народу много полегло на той поляне. И ты лежал вон там, чуть правей бугра, – в серой полыни, где бродит сейчас пятнистый бычок-телёнок и мычит: муу-муу! Должно быть, заблудился, толстый дурак, и теперь боится, что выйдут из лесу и сожрут его волки.
Прощай! – засыпал я. – Бьют барабаны марш-поход и вторят им все хард-роковые команды мира. Каждому отряду – своя дорога, свой позор и своя слава. Вот мы и разошлись. Топот смолк, и в поле пусто».
И виделся мне отец мой заключённым в цепи и, словно Прометей, возжелавший дать людям Огонь, прикованным к скале и терзаемым беспощадными стервятниками. Но не сломлен Прометей. Гордо смотрит залитыми кровью глазами, улыбается и кивает. «Встретимся ещё, Серёжка!» – слышу я его слова.
Так в полудрёме прощался я с отцом горько и крепко, потому что всё же очень его любил, потому что – зачем врать? – был он мне старшим другом, частенько выручал из беды и пел хорошие рок-н-ролльные песни, от которых земля казалась до грусти широкой, а на этой земле мы были людьми самыми дружными и счастливыми.
Утром я проснулся и пошёл в школу. И, когда теперь меня спрашивали, что
с отцом, я отвечал, что сидит за обман и за воровство. Отвечал сухо, прямо,
без слёз. Потому что два раза подряд искренне с человеком прощаться нельзя. Надо сказать, что дворовые пацаны после того, как отца посадили, совсем прекратили меня задирать. Даже денег не стреляли. Вроде как стал я теперь в их кругу уважаемым человеком, потому что быть сыном зэка, оказывается, почётно.
Отец работал сначала где-то в лагере под Вологдой, на лесозаготовках. Писал часто Валентине письма и, видать, по ней крепко скучал. Потом вдруг он надолго замолк. И только чуть ли не через три месяца пришла к нам странная открытка без указания обратного адреса.
«Серёга, – было в ней написано, – не забывай про Ритм. Твой Прометей».
…Два года пронеслись быстро и бестолково.
Весной, на третий год, Валентина, чья озорная и жаждавшая мужских ласк натура физически не переваривала одиночества и неразделённой постели, вышла замуж за инструктора Осоавиахима, кажется, по фамилии Лобачов. А так как квартиры у него не было, то вместе со своей полевой сумкой и небольшим чемоданом он переехал к нам.