Структуры господства, граждане и институты - стр. 13

В 1649 г. деятели английской революции XVII века констатировали: «„находя по горькому опыту, что господство корыстных интересов властно склоняет большинство людей, однажды облеченных властью, обращать ее на укрепление своего господства и к ущербу для нашей безопасности и свобод… что обычно люди, противодействуют очень слабо или вовсе не противодействуют. установлению произвольной и тиранической власти и ввержению всех дел в состояние анархии и беспорядка, если не установлены наказания за подобные пагубные преступления и деяния»[36]. Столетия спустя современные общества с разными демократическими формами правления продолжают накапливать этот в чем-то общий для всех и одновременно уникальный для каждого «горький опыт», который авторы одного из первых демократических манифестов Нового времени хотели оставить в прошлом. Суждение, что власть, перерожденная в господство в условиях народного правления, являет собой даже худшую форму власти, чем власть короля, подтверждается практикой граждан, которые с разной степенью успеха пытаются удерживать пристрастное к «корыстным интересам» представительное правление от использования полученной демократическим путем власти не для служения общему благу, но, напротив, для порождения новых форм угнетения и господства.

Общей тенденцией текущего всеохватного кризисного состояния представительных демократий является экстенсивное и интенсивное развитие социальных отношений господства, которые лишают формальные демократические институты и практики их примордиального содержания и формируют пространство неполитической власти.

Постоянные волны кризисов – ординарная ситуация для всех считающихся демократическими обществ вне зависимости от моделей демократического порядка. Однако, утверждает Д. Рансимен, угрозу демократии несет не столько хроническое кризисное состояние, сколько общие «родовые черты» демократических кризисов. Во-первых, они, к несчастью, не оказываются тем моментом истины, когда делается понятно, что же по-настоящему важно. Напротив, «демократические кризисы – это моменты предельной путаницы и неопределенности. Преимущества демократии не становятся яснее; они остаются перемешаны с ее недостатками»[37]. Пережив кризис благодаря адаптивности и гибкости демократической системы, «демократические общества становятся самоуверенными, а не мудрыми: демократии усваивают лишь то, что они могут пережить собственные ошибки» и, как следствие, «бредут от одного кризиса к другому, нащупывая свой путь впотьмах»^>[38]. Поэтому проблема демократий, волнующихся о перспективах своего выживания, «не в том, что они не слышат шепота, говорящего им об их смертности. Она в том, что они слышат его так часто, что не могут понять, когда принимать его всерьез»