Строки из прошлого - стр. 9
Вначале, как уже было сказано, Дед и не понял, что произошло. Потом, через несколько дней, – испугался. Ему показалось, что-то случилось в Комитете, который он по старинке упрямо именовал Министерством. Он осторожно навёл справки – всё было по-прежнему, Комитет функционировал нормально.
После этого Дед замкнулся. Теперь он ходил в квартире мимо телефонного аппарата как мимо личного врага, – не оборачивался, не глядел. Правды ради, звонки, конечно, были. Звонили уже немногочисленные теперь родственники. Звонили дочки. Они звонили регулярно. «Заботливые», – усмехался Дед. Это на самом деле было так, дочки его очень любили. Особенно их внимание стало заметным после смерти жены деда, его хозяйки.
Дед пошёл на кухню, налил холодного чая, стал пить, стоя у окна. «Эх, жизнь», – думал он. Вечно работал, как сумасшедший, ни жене, ни детям почти никакого внимания. На жену свою – редко, правда, – орал, как биндюжник. И никогда не думал, что вот так, в одночасье, она оставит его одного в их большой, такой пустой квартире. Дед допил чай, медленно пошёл в столовую. Теперь первую половину дня Дед медленно бродил по комнатам, видения и воспоминания одолевали его.
Иногда он хмыкал, иногда гневно бормотал что-то, морщился и кряхтел, как от сильной боли. В столовой на серванте стояла фотография – он и жена, совсем молодые, в кожаных куртках. Дед долго смотрел на фото. Ему показалось, что вот сейчас он, только что приехавший на Камчатку молодой инженер-технолог после окончания Московского рыбного института им. А. И. Рыкова (потом он менял диплом, и получилось, что он закончил Московский институт рыбного хозяйства им. А. И. Микояна), – он подхватывает с трапа жену, тогда чёрненькую, уже склонную к полноте, свою Юльку, и бежит с ней к своему – к их – бараку. «Дурачок, ну что ты, подожди», – шепчет она, а Дед был так нетерпелив, что и раздеться ей толком не давал. «Ну и ну», – бормотал Дед, стоя в столовой. Его снова окружал шум моря, крик чаек, туман, запах рыбы, водорослей. Запах моря. Запах молодости.
Дед снова пошёл на кухню. Большая чашка с остывшим чаем стояла на столе. Сел за стол. Есть не хотелось. Ему снова вспомнилась Камчатка. Как всё быстро произошло в его жизни.
Тогда в 1938 году он уехал на Камчатку. Подал заявление в партию. Ждал рождения ребёнка. С кадрами на Камчатке было плохо. Шептались, что так везде – все руководящие кадры повыбиты. Но Дед не обращал на это внимания, его увлекал процесс становления переработки рыбы в этом первозданном, диком и прекрасном крае. Нет, ни на одну минуту он не жалел, что приехал сюда из Москвы. Приняли в партию. Правда, Деду пришлось попотеть на партсобрании, объясняя, что его отец, развозивший до революции молоко по Хиславичам, его родному местечку в Смоленской губернии, и, таким образом, имевший лошадь, т. е. гужевой транспорт, не принадлежал к кулакам-мироедам. Отбивался от наскоков тогда Дед легко и весело: сказалась комсомольская практика тридцатых годов, когда они, комсомольцы, готовы были за партию в огонь и воду, но и правду-матку резали всем, невзирая на чины. В партию приняли. И тут же сделали Деда заместителем начальника «Камчатрыбы». С тех пор пошло, что Дед приходил домой под утро, спал 3–4 часа – и снова – то на промысел, то в море, то в обком ВКП(б), то в НКВД. Одно время его туда часто приглашали, начальник вёл пустые беседы, всё больше интересуясь его братом. Эх, брат!