Странствия Шута - стр. 39
Раздав указания, она повернулась и сверху вниз посмотрела на меня, по-прежнему сидящую на корточках рядом с Шун.
– Что ж, малыш-шейзим, вот все твои желания и исполнены. А теперь пора садиться отправляться в путь.
– Я не хочу уезжать.
– Однако же ты поедешь с нами. Мы все знаем, что ты поедешь. Ты и сам знаешь. Из этого мгновения, как сказано в хрониках, есть только два пути: на одном ты отправляешься с нами, на другом – умираешь здесь и сейчас. – Женщина говорила со спокойной уверенностью, словно утверждала, что дождя не будет, если небо безоблачно. Она ни на миг не усомнилась в своей правоте, я слышала это по ее голосу.
Однажды мой названый брат Нед долго развлекал меня тем, что касался струн и давал послушать звуки, которые еще долго отдавались в корпусе его лютни. Теперь я испытала нечто подобное – слова женщины пробудили созвучие внутри меня. Она говорила правду, потому-то они все так испугались, когда я пригрозила своей смертью. Сейчас я либо поеду с ними, либо умру. Любые события, которые могли бы повернуть судьбу иначе, с этого мгновения слишком далеки, слишком нереальны, чтобы надеяться на них. И я знала это. Возможно, знала с той самой минуты, как проснулась сегодня утром… Тут я сморгнула и по спине у меня пробежал холодок: происходит ли это все сейчас на самом деле, или я всего лишь вспоминаю сон?
Чьи-то руки выдернули меня из глубокого снега. Вокруг заохали, обнаружив, что мои промокшие носочки покрылись коркой льда. Тот, кто нес меня, говорил что-то успокаивающее, но я не понимала его. Приподняв голову, я увидела, что еще четверо несут Шун. Не то чтобы она была такой тяжелой, что двоим не поднять, просто, когда ее несли, она странно подергивалась, словно ее руки и ноги жили собственной жизнью.
Женщина по имени Двалия уже прошла к саням и стала заново обустраивать гнездо из мехов и одеял. Меня передали ей с рук на руки, и она прижала меня спиной к своему животу, обхватив коленями и обняв за плечи. Мне было неприятно находиться так близко к ней, но я оказалась зажата со всех сторон и не могла двинуться. Шун погрузили в сани, как тюк сена, и навалили сверху одеяла. Как только чужие руки выпустили ее, она перестала дергаться и затихла. Подол разорванной юбки свешивался через борт саней. Казалось, красный язык высунулся наружу и дразнит кого-то.
Кто-то прикрикнул на лошадей, и сани тронулись. Я сидела лицом против движения, поэтому не видела лошадей, только слышала глухой стук копыт по снегу, скрип широких деревянных полозьев и треск пламени, уже почти пожравшего конюшню. Люди Ивового Леса, мои люди, начали заходить обратно в дом. На нас они не смотрели. Мы выехали из круга света от пожара и двинулись по длинной подъездной дороге, ведущей прочь из поместья. Фонари у передка саней раскачивались, пятна света от них плясали, пока мы ехали под сенью заснеженных берез.