Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник) - стр. 13

Дикий крик Марка барон де Г. и его слуга слышали очень хорошо. Джоб хотел подняться и даже сделал несколько шагов к лестнице, но Мерсье остановил его:

– Мы ничем не поможем ему, Джоб. Подождем еще немного!

– Но, господин, возможно…

– Он должен справиться сам, – заметил барон. – Будем ждать.

– Что ж, будем ждать… – Джоб махнул рукою и уселся на тумбу.

Через десять минут взорам наших героев предстал сам Рапок, совершенно бледный и с блуждающими глазами. В руке он крепко сжимал свернутый холст. Взглянув на барона, Марк, не медля ни минуты, счел нужным свалиться с лестницы замертво… Когда торговца привели в чувство с помощью нюхательной соли, которую Мерсье всегда носил с собой, тот встал и, с открытой ненавистью глянув на барона, прошипел только одно слово: «Деньги!».

– Сначала я должен убедиться, что эта та самая картина, – Мерсье протянул к холсту руку.

– Деньги! – упорствовал Рапок.

– Половину! – Мерсье отсчитал пятьдесят пистолей и через Джоба передал их Марку. Тот немедленно отдал холст барону.

Мерсье взглянул на холст и, нахмурившись, быстро спрятал его к себе под камзол. Посмотрев на изможденного Марка, барон скривился и произнес: «Все верно! Получи остальное». Вторая порция награды также была передана по назначению, Джоб попутно отметил, что руки Рапока, принимавшие пистоли, сильно дрожали. Затем все, не оглядываясь, быстро выбрались из дома, и барон замкнул дверь. На улице Мерсье увидел, что Марк сильно шатается и едва ли может идти. Он приказал своему слуге проводить торговца до дома, и, как ни был раздражен и напуган Рапок, он не отказался от провожатого. После пережитого он был готов поделиться всем этим хотя бы и с Морелли, так как больше во всем Париже у него не было близкого человека. Вдвоем бывшие приятели дошли до конца улицы Могильщиков, и пропали из глаз.

Генрих Мерсье отправился домой другой дорогой, сжимая левой рукой эфес шпаги, а правой – с таким трудом добытую картину.

Было около пяти часов утра январского дня 158… года, когда Генрих Мерсье проснулся в своих креслах и нехотя поднял голову. От вчерашнего разговора с его бывшим приятелем маркизом де Обросьи у него остались самые скверные воспоминания. Маркиз настаивал на участии барона в очередной кампании Беарнца, а Мерсье всячески уклонялся от этой тематики. Его ум и чувства занимал последний месяц совсем иной мир, но объяснить это материалисту де Обросьи было попросту невозможно. Маркиз принял нежелание Мерсье участвовать в очередной драке за власть как трусость и едва не высказал ему это в глаза. Генрих понял, куда клонится разговор, и поспешил выпроводить своего неприятного посетителя. Теперь он размышлял, какие последствия могут из всего этого произойти.