Странники войны - стр. 44

– Ты просил сделать выбор. Я его сделал. Чем ты недоволен?

– А тем, что пара бы из нас получилась неплохая. Без напарника в нашем воровском деле туго. А ты обучен и вышколен. Самый раз.

– Подыщешь кого-нибудь. Впрочем, если после покушения жизнь прижмет меня… Давай договоримся, эту землянку ни энкавэдистам, ни милиции не рассекречивать. Ночевали в лесу – и все тут. Ровно через месяц, этого же числа встречаемся здесь. По-клятвенному.

– Мы что, лагерь-майор, уже прощаемся? – заколебался капитан. – Погоди. Куда торопишься? Дай хоть в Москве побывать. Разбежаться всегда успеем.

Беркут взглянул на поляка. Понял ли он? Как воспринял сказанное? Но тот обреченно смотрел в угол блока. Казалось, он уже совершенно не воспринимал всего того, что здесь происходило. Поляк давно переступил черту, за которой человек превращается в лагерного ангела-смертника, и потому ждал своего часа безропотно и почти бесстрашно. Ему можно было лишь позавидовать.

– Зачем вам понадобилось мараться всем этим? Вам, педагогу? – почти сочувственно спросил Андрей. – Разве добро, которое время от времени делаете людям, обязательно должно сопровождаться такой вот жестокостью по отношению к ним?

– Это не жестокость! – резко отреагировал Гольц. – На каком основании вы называете жестокостью обычную справедливость? Вам что, неизвестно, что в лагере действует суровое правило: каждый день – двадцать четыре человека?

– Но мне известно и другое: лагерный закон палача – еще не справедливость.

– Речь идет о санитарной норме очистки лагеря от больных и неблагонадежных. Не я виновен в том, что, согласно приказу, эта очистка входит в обязанности моей команды. Я – солдат. Приказ для меня – закон.

– Понятно, – с трудом справился с собой Беркут, четко улавливая, что Гольц ищет оправдание своим садистским замашкам.

– Справедливость, о которой вы печетесь, на самом деле заключается в том, чтобы правила, режим лагеря оставались одинаковыми для всех, – не мог успокоиться обер-лейтенант. – Не допуская исключений. А уж справедливы они сами по себе или нет – это другой вопрос. Законам и приказам следует повиноваться, а не выяснять степень их благородства.

– С этим трудно не согласиться, – столь примирительной фразой Беркут не только спасал себя и поляка, но и признавал, что, как бы он ни относился к лагерному палачу Гольцу, каждое проявление милосердия к одному заключенному тот неминуемо вынужден восполнять жестокостью по отношению к другому. Иначе сам может оказаться в одном из таких же лагерей, предварительно пройдя через подвалы гестапо.