Странник. Хроники Альрата - стр. 38
Боги не дадут соврать, я видел много чего, в свое время я прошерстил все запасники Царских коллекций и имел честь наслаждаться великолепными произведениями искусства, которые создавали на протяжении тысячелетий. Но это… Сначала я даже подумал, что кто-то по бедности своей оклеил стены гробницы фотообоями, ну знаете, такими как в магазинах в дешевых районах – тропический закат во всю стену. Но нет, это была роспись, и в тех местах, где еще оставались краски, они горели огнем. Я подошел ближе, чуть не споткнувшись обо что-то на полу, и уставился на стену. Гробница была очень старой, на этой стене рисовали очень и очень давно, и тем поразительнее все это выглядело. В древности искусство Альрата было двумерным: фигуры и предметы изображались плоскими и практически схематичными, лица рисовали только в профиль, и они всегда получались одинаковыми и лишенными конкретных черт. Да, в этом был определенный стиль, но он однообразен, он не передает динамики, хотя может быть очень тщателен в деталях. Лишь не так давно светское искусство начало отходить от этих канонов, позволяя объемные изображения. Светское, но не религиозное. В гробнице Вейта Ритала мне до сих пор приходится малевать повернутые боком фигуры, руки которых согнуты под прямыми углами. Конечно, все уже не так строго, как раньше, но все еще безумно далеко от того, что я рисовал на Альрате. Но в этой гробнице все не так. Совсем не так. Я как будто попал в зал, стены которого сплошь завешаны картинами. У каждой картины даже была золотая рама и подпись, тоже нарисованные. Картины были объемными, когда-то яркими, каждая с идеальной композицией и перспективой. Целая сотня произведений искусства и одно единое произведение в целом. Эти картины, там где они не потускнели, выглядели так, как будто светились изнутри. Удивительно. Такие краски можно сделать, но я никогда не видел и не слышал, чтобы их использовали. Закрыв, наконец, рот, я начал водить фонарем по стенам. Одни картины были пейзажами, другие портретами одного и того же человека, на третьих этот же человек изображался в разных местах и при разных обстоятельствах. Он был еще не стар, пожалуй, лет сорока-пятидесяти, у него было правильное лицо, нос с горбинкой и пронзительный взгляд, но не такой, как у Стоящего по правую руку Царя Диммита, не к ночи он будет помянут, а задумчивый и наполненный печалью.
– Кто ты? – спросил я.
И правда, кто ты такой? Почему ты решил так странно украсить свое последнее пристанище? Спохватившись, я поводил фонарем по полу, и картина стала проясняться. Ну да, когда-то здесь стояли ящики с погребальными дарами, которые грабители, проделавшие дыру в стене, выволокли наружу. Вероятно, здесь же был и гроб, и куча досок в углу – это все, что от него осталось. Луч фонаря осветил что-то белое, то, обо что я споткнулся, когда входил в камеру. Это был человеческий череп. Я сел на корточки и заглянул в пустые темные глазницы.