Страха нет, Туч! (сборник) - стр. 28
– Господин Свияжский нас подвезёт, – засмеялась чернявая, – Идёмте. Вы ещё не разучились водить машину?
Они ехали в полном молчании с огромной скоростью и приехали очень быстро. В начале пути у Аскольда Софроновича в голове ещё барахталось: «не отпускать … разобраться досконально… раскатать их самыми жёсткими методами… спрятать… ликвидировать…» А в конце им владела лишь саднящая тревога у перегиба в панику, нетерпенье поскорей высадить их, избавиться от странных пассажиров.
Чернявая сидела рядом с ним на переднем сиденьи. Аскольд Софронович не смотрел на неё, но чувствовал кожей, что она на него смотрит. От неё исходило нечто, чему не было объясненья в доступном ему языке. Что-то неухватимое ни рассудком, ни сопротивленным рывком воли. Проникающий в позвоночник, в костный мозг, вламывающийся под череп холод и жар вместе. Холод и жар, которые не смешивались, не становились теплом. От них сминались привычные опоры здравого смысла и простые чувства коченели. И под горлом у Аскольда Софроновича стала вспухать студенистая дрожливая тоска, и в мозгу проклёвывались крохотные зёрнышки серого хаоса.
Он довёз их, остановил машину напротив белой девятнадцатиэтажки, зная, что им здесь выходить. Зная, хотя никто из них о том не проронил ни слова.
«Подлысак» вышел. Чернявая задержалась в машине, придвинулась к Аскольду Софроновичу.
– Слушай меня. Ты – чудовище. Людоед. Ты пожираешь в людях жизненно важное вещество, которое вырабатывает лишь организм человека. Гормоны справедливости. Правильно, что боишься. Ты уже почти догадался, кто я. Тебя не испугать правосудием. Нынешнее правосудие купят твои покровители. А должное наказание для тебя сделают пол-наказанием, четверть-наказанием или сведут на нет. Тебе не страшна кара совести, с ней ты давно поладил. Посмотри на меня. Я подарю тебе Ужас Необъяснья. Ибо, объяснить – значит преодолеть. Посмотри на меня!
И начальник отдела по борьбе с организованной преступностью с кроликовым покорством поднял взгляд.
И не увидел перед собой черноволосой, гибкой, красивой женщины. Остался лишь её слабый абрис, как на недопроявленной фотобумаге.
Но были глаза. Глаза разрастались, делались больше лица, сливались в одно изменчивой формы качающееся разверстье, в тёмную бездну, из истошной глуби которой летели навстречу ему жёлтые звёзды, невыносимые огненно-льдистые лезвия. И он сам летел к ним, и он знал, что когда они неотвратимо встретятся… совсем скоро, вот-вот… когда они встретятся, он погиб… он больше, чем погиб, много больше – он станет частью этого лютого мрака, этой неземной, нечеловечьей жути…