Стоять, бояться, раздеваться! - стр. 26

– Даже память не устроила!

Еще б пять-шесть секунд, и Вероника начала бы успокаиваться. Претензий за свою жизнь она уже успела наслушаться. И от оскорбленных существ мужского пола, и от завистливых женщин. Но на память, как в детстве, никто не жаловался.

– И как вы только со мной работаете!

Стоп-кран слетел к чертям. Чуть ли не вырывая с мясом пуговицы, она начала расстегивать рубашку. Ничего не смущаясь. Ни о чем не беспокоясь.

– Сам не знаю, – прозвучало с неожиданной обреченностью.

Эта обреченность Веронику и зацепила. На миг остановив яростный стриптиз, она посмотрела на своего босса и чуть второй раз за день не уронила челюсть.

Вместо того чтобы раскрыть рот и начать трахать ее глазами, бессердечный монстр последовал примеру своей помощницы.

Быстрыми пальцами пробежался по всем пуговицам рубахи Деда Мороза. С какой-то дикой злостью стянул один рукав, затем другой. И бросил рубаху возле чехла с одеждой.

Не было в этом ничего от грации Ченнинга Татума в «Супермайкле». Даже от стиптизерских плясок отечественной звезды – Тарзана! Но горло у Вероники внезапно пересохло, ноги подкосились, а тело бросило в такой жар, что пришлось спиной привалиться к холодной двери каморки.

Если бы хватило сил, она бы обязательно пропищала что-нибудь вроде: «Предупреждать надо!». Или потребовала табличку «Осторожно! Восемнадцать плюс».

Но сил не было.

Храбрости тоже.

А взгляд против воли соскользнул с лица начальника вниз – на сильную широкую грудь, на бугрящиеся мускулами мужские руки, на восемь совершенных кубиков и на убийственно эротичные косые мышцы. И воздух в комнате мгновенно стал густым и горячим.

Вероника не помнила, как одевалась, как выбиралась из каморки и как садилась в машину. Ее абсолютная память первый раз в жизни дала сбой!

Детский дом был позади, а в голове остались только обрывки воспоминаний.

Холодная дверь за спиной и непривычная, резкая слабость.

Литые бицепсы, трицепсы, идеальные кубики и голодный взгляд синих глаз.

Собственные пальцы. Почему-то дрожащие и не попадающие в петли.

Две рубашки, лежащие рядом. Белые, как флаги на поверженных крепостях.

Шаг навстречу. Один. Широкий. Мужской.

Сильная рука, обхватывающая горло, и большой палец, поглаживающий вену.

Напряжение. Сумасшедшее. До звездочек перед глазами. До позорной тянущей боли внизу живота. До жара, словно рядом развели адский костер.

И стук в дверь.

Резкий, неожиданный. С детским криком: «Дед Мороз, выходи!» три громких раза.

После этого Вероника совсем ничего не помнила. Ее будто выключили, а включили уже в джипе. Одетую, обутую. В черном платье под тонкой шубкой и удобных сапогах Снегурочки.