Столица для поводыря - стр. 1

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Огромное спасибо сударыне Александре Андреевой и господам Алексею Герасимову (Сэй Алек), Сергею Гончаруку и Владимиру Цапову за неоценимые советы и помощь в поиске информации

Столица праздновала, как в последний раз. Что в мое прежнее время, на полторы сотни лет вперед, что теперь, в 1865 году. Город другой, а традиции совершенно те же самые. Город, мнивший себя всей страной, взорвался безумными святочными сатурналиями. Усыпанный конфетти, до тошноты обожравшийся сладостей, ярко расцвеченный елочными свечками во тьме умиротворенной империи.

Заботы и нужды, доносы и прошения волевой рукой генерал-губернатора оказались задвинуты подальше. За Обводной канал, в Россию. Санкт-Петербург вспыхнул газовой иллюминацией, яркими флагами и блестками. В центральной части внутри полицейских кордонов присутственные места покрылись еловыми венками. Дальше это новомодное немецкое украшение пока не проникало. Во избежание недоразумений, так сказать. Потому как темные крестьяне продолжали считать елку знаком питейного заведения.

На Невском конным экипажам приходилось пробираться сквозь толпы празднично наряженной публики, в основном штатской. Город негласно делился на две части: достойную высшей аристократии и офицерства и прочую – такую, как главный проспект, который при всей своей показной роскоши и помпезности оставался средоточием многочисленных лавок и магазинов, то есть чем-то торговым, плутоватым и продажным. А по ночам – еще и опасным. Прилично одетого господина здесь легко могли ограбить. И уж точно задергают непристойными предложениями тысячи проституток.

Зато в приличных, вроде Невской набережной, местах святочный разгул достигал истинно римского размаха. Лучшие дома держали двери открытыми, и на бесчисленные балы являлись запросто, без приглашений. Упившихся до помутнения рассудка гостей укладывали на коврах и кушетках…

В Английском клубе старики обсуждали молодежь и грустили о минувших временах порядка. Ностальгировали по эпохе владыки Николая Первого. В Немецком клубе, в павильонах Измайловского сада другие седовласые господа пили пиво и хвалились крупными пакетами долей в акционерных обществах. Те, что не успели обвешаться орденами и обзавестись чинами при прошлом императоре.

Молодые и те, кто к ним себя причислял, предавались веселью бездумно, без политической подоплеки. В Михайловском парке кадеты палили из ледяных пушек вырезанными изо льда ядрами и помогали институткам забраться по узким лестницам на самый верх высоченной ледяной горки. В Летнем пьяные до белых глаз конногвардейцы отобрали у цыган медведя и заставляли прохожих пить со зверем на брудершафт.

По Петровской площади кругами катались многоместные тройки с бубенцами, и «золотая молодежь» перебрасывалась шутками и тостами. Шампанским забрызгали брусчатку, помнящую кровь декабристов. Бронзовый Петр звал куда-то вдаль, вперед, к одному ему известной цели. Его не слышали и не слушали. Всем было не до скрытых в тумане будущего горизонтов. Парящий на легком морозце Петербург отдался развлечениям со всей широтой и педантичностью своей русско-немецкой души.

– Do you speak English?

Говорила мне мама – учи английский! Послушайся я ее тогда – не почувствовал бы себя невеждой тем вечером в Михайловском дворце. Но ни я, ни Герман к этому международному языку торговцев прилежания не имели.

– Французский или немецкий, ваше высочество?

– Ну этим-то, господин губернатор, нашу публику не удивить, – обаятельно улыбнулся наследник престола. – Идемте хоть в парк. Там ныне людно и шумно. На нас не станут обращать внимания.

И тут же, совсем немного повернув голову, позвал:

– Вово, ты, конечно, составишь нам компанию? Неужто тебе не любопытен мой спаситель?