Степные боги - стр. 32
Самураев готовили к этому ритуалу с раннего детства. Мальчики получали от отца меч для харакири уже в возрасте шести-семи лет. Поэтому рука Итидзо уверенно выполнила то, чего он от нее хотел…»
– А ну, встал! – закричал неожиданно появившийся рядом охранник. – Расселся тут! Уснул, что ли?
– Устара цуть-цуть, – сказал Хиротаро, с заметным трудом поднимаясь на ноги и опираясь на дерево, у которого он в изнеможении присел буквально за минуту до этого.
– Устал он! Работай давай! Все пилят, а он сидит! Тоже мне – самурай недорезанный.
Хиротаро подобрал пилу и неверным шагом направился к только что рухнувшему стволу старой сосны. Через минуту он снова втянулся в работу, и мысли ритмично потекли своей чередой. Ему хотелось закончить рассказ до возвращения в лагерь.
«Собравшись с покидавшими его силами и стараясь сохранить на лице достойное выражение, Итидзо погрузил вакидзаси в себя чуть ниже диафрагмы и сделал вертикальный разрез до пупка. Когда меч дошел до горизонтальной черты, Итидзо неожиданно покачнулся и начал заваливаться на спину. Младший сын Кихэй вскочил на ноги и бросился к отцу, чтобы поддержать его, но Итидзо нашел в себе силы оттолкнуть сына левой рукой. Кихэй отступил в сторону, а Итидзо оскалился и поднес вакидзаси к своему горлу. Однако в этот момент силы все же оставили его, и он выронил меч из окровавленной руки. Голова его опустилась на грудь, и отважный самурай наконец замер. В течение нескольких секунд его сыновья были уверены, что он мертв, однако Итидзо вдруг зашевелился, с трудом поднял голову и настойчиво посмотрел на старшего сына Итоку. Губы его задвигались, но никто из сыновей не мог разобрать ни слова. И все же Итоку знал, о чем просит его отец.
Оттолкнув попытавшегося остановить его среднего брата, он поднялся с парадной циновки, подошел к сидящему у раздвижной двери отцу, встал позади него и вынул свой боевой меч. Итидзо тем временем попытался еще раз начертить на полу перед собой изречение «фу-дзи». Нарисовав окровавленным пальцем первый иероглиф, он снова замер. Итоку с поднятым над головой мечом тоже застыл как изваяние. Ему казалось, что отец расстроится, если не допишет свое любимое изречение. Ожидая, пока Итидзо придет в себя, Итоку изо всех сил старался прогнать со своего лица выражение печали. Если бы отец заметил его, он воспринял бы это как отказ, причиной которого могло быть только недостаточное искусство владения мечом. Для воина это было бы бесчестьем.
Наконец Итидзо пришел в себя и начертал последний иероглиф. Итоку вздрогнул и подумал о том, что отрубленная голова ни в коем случае не должна покатиться по полу, иначе это будет позор для него, как для кайсяку, избранного помощником при совершении харакири. Он слишком любил своего отца, чтобы теперь так подвести его.