Степная сага. Повести, рассказы, очерки - стр. 62
Вот про период правления Хрущева скрозь гутарят «оттепель, оттепель»… А для кого она, та оттепель? Это ж при нем с крестьян сызнова жилы тянуть начали. Участки приусадебные урезали, живность и садовые деревья налогами обложили. Вместо пшеницы и ржи кукурузу заставили выращивать. Опять до голодного пайка население довели. До восстания рабочих в Новочеркасске в 1962 году. Да и поубивали возмущенный народ.
А оттепель та, как я понимаю, только для сорной породы началась. Для всяких губошлепов, никогда не живших народными заботами. Им бы только до власти добратса, до казны государственной, да трудовому люду карманы и души выворачивать. Ради этого и вся ихняя брехня про свободу совести и права человека. Не так, что ли?
– Так, так, отец! – заулыбался Валентин. – Лучшего публициста для «Правды» не найти. Только думаю, что и там без купюр подобные размышления не напечатают. Зациклятся на достижениях социалистического периода, а всю остальную мужицкую правду отрубят, как в прокрустовом ложе.
– И я кумекаю, што никто такое не напечатает и не возьмет в толк, пока не придет в Кремль настоящий сын трудового народа и не наведет порядок в нашем большом курене. Как в песне поется: «От Москвы до самых до окраин». Без этого наша сермяжная правда в Кремле никому не нужна.
– Батя, я на эту тему подходящее выражение вспомнил: «Жаловаться Ельцину на Чубайса все равно что Гитлеру – на жестокость гестапо».
– Смачно сказано! Это кто ж так припечатал?
– Точно не помню. Кажется, генерал Лебедь.
– Этот может. Славный земляк. В народе о нем добре отзываются. Гутарят – твердой рукой придушил войну в Приднестровье. За неделю-две управился с тем, што его предшественник год не мог сделать.
– Так точно! Вытер сопли генерала Неткачева с репутации четырнадцатой армии. – Валентин собрался поговорить с отцом о военных событиях на Днестре, к которым имел прямое отношение.
Но старик устало зевнул и предложил:
– Пойдем уже в хату. Чтой-то сомлел я на солнышке. Прилечь тянет.
– Пожалуй, что для первого уличного моциона вполне достаточно, – согласился сын. – Завтра, если погода не испортится, еще прогуляемся.
На верхней ступеньке отец вновь остановился перед открытой дверью. Постоял, наблюдая за плывущими над домом облаками, тяжело вздохнул и сказал:
– Каждый раз, когда захожу в хату или выхожу на улицу, с ужасом вспоминаю дверь нашего барака в концлагере. Не дай бог никому такой памяти!
– Расскажешь?
– Не зараз. Передохну чуток, подремаю. Сморило от свежего воздуха.
– Ну вы и гулены! – встретила мужа и сына удивленным восклицанием Оксана Семёновна. – Я уже и баранинки успела раздобыть, и харчо приготовила, и с синенькими потушила, а вы все не вертаетесь. Сбиралась итить за вами.