Старый год - стр. 45
– Софья, почему без охраны? – вдруг спросил Дантес. – Не выношу непослушания.
Девушка чуть замедлила шаг и сказала тихо, но так, что слышно было издалека:
– Я не намерена давать вам отчет. Мне не требуется охрана. Лучше охраняйте себя.
– Ха-ха-ха! – громко закричал Дантес.
Девушка покатила кресло дальше. Дантес расстроился, что-то зло пробормотал под нос.
Возле ажурного железнодорожного моста Окружной дороги велосипедисты вытащили повозку на мостовую, и дальше они поехали по широкой набережной. Слева стояли пустые кирпичные дома, справа за чугунной решеткой была видна серая река.
– Этого еще не хватало! – Дантес совсем расстроился. Он смотрел наверх. Над ними медленно летел воздушный шар. Он летел поперек их движения, перелетел через реку. Из корзины шара свесился человечек и что-то кричал. Дантес погрозил ему кулаком.
– Типичный бардак, – сказал Дантес Егору. – Никому нельзя верить. Сказано же – летать запрещено. Слава богу, живем сотни лет и не летаем. И неизвестно, откуда летит, с каким заданием.
Велосипедисты энергично работали педалями, повозка поскрипывала.
– Нам далеко ехать? – спросил Егор.
– В принципе тебя это не должно волновать.
– Еще как волнует, – вмешалась Люська. – Мы хотим отсюда поскорее уехать.
– Кто же внушил тебе такую глупую мысль? – удивился Дантес. – Неужели твой юный спутник?
У Дорогомиловского завода стоял сторож в каске и черном плаще.
Больше им никто не встретился до самого Киевского вокзала. Ехали они долго – все же велосипеды с телегой не самый быстрый вид транспорта. Но больше не разговаривали. Дантес был погружен в свои мысли и на все вопросы отвечал невнятным бурчанием. Да и сам больше ничего не спрашивал.
Егор смотрел на небо, на другой берег реки, на пустые дома, ему казалось, что пустынность этой Москвы – какой-то яд. Он вползает в сердце и превращает тебя в человека-лошадь. Ты готов покорно крутить педали. А раз нет времени, нет часов и нет измерений, то трудно понять, год прошел или десять минут.
– Смотри, – сказала Люська, – это Новодевичий монастырь, правда?
Монастырь изменился. Стены его были некрашеные, в луковке колокольни была большая дыра, парк, отделявший монастырь от реки, исчез. Остался лишь длинный пруд.
Скрип-скрип – колеса повозки, скрип-скрип – педали.
Вот и Киевский вокзал стеклянным ангаром поднимается за площадью, на которой остались – наконец-то Егор увидел их – машины. Забытые на стоянке.
– Это неправильно, – сказал он.
– Что неправильно? – спросила Люська.
Ей стало тепло, она расстегнула пальтишко и откинула на спину серый платок. Волосы ее, зачесанные на прямой пробор, были туго стянуты резинкой. От этой прически голова становилась меньше, а сама Люська казалась старше, чем была в платке.