Старовский раскоп - стр. 45
Человек расслабляется, начинает дышать ровнее и глубже, потом скрипит кровать. Для верности жду. Торопливо грызу веревку. Слишком долго. Рву ее и терзаю. Она глубоко врезается в кожу, больно. Внезапно шипит и распускается на кольца. Падает. Бегу к двери, пока человек не проснулся. Я хочу есть! Я хочу на свободу!
И тут проклятые лапы сводит судорогой. Она роняют меня на пол, мне целый миг больно, как если бы шкуру сдирали. А потом лапы снова нормальные, только потолок стал выше и до засова едва дотянешься. Порвала б в клочья! Кого, не знаю. Но скорей, скорей! И бьюсь о дверь, может, поддастся. На улице уже светло, прохрустел снегом сохатый. Скорее!
Еж проснулся. Закричал. Зарычала. Хотела припугнуть. Зарычала в ответ. Оскалилась. Но…
Apage, bestia!
И снова судорога.
Колотит.
Содрали шкуру! Опять голая, беспомощная, с глупыми неудобными… Как же…
Apage, bestia!
Сводит лапы! Сводит, как если бы…
Apage, bestia!
Рычу! Кричу! Содрали! Ненавижу! Как же бо…
Apage, bestia!
А-ах…
Apage, bestia!
Ненавистный са…
Apage, bestia!
А-ах.
Уже не кричу и не рычу. Только лежу и скулю. Я больше не могу. Смотрю на ненавистного человека. Жду, когда уже убьет. А он не торопится. Я прячу неудобную морду в неправильные лапы. Шаги. Вздрагиваю, когда он наклоняется и теребит шкуру. Что-то рыкает, я не выдерживаю. Вцепляюсь ему в руку до крови, до вкусного горячего на языке, очень хочу есть… опять до судороги…
Apage, bestia!
Вою. Задыхаюсь. Захлебываюсь воздухом и слезами. Как же больно. Аж темнеет вокруг, холодно, мамочка, холодно… И есть хочется до смерти… Он шипит, несильно бьет меня по морде, крепко перетягивает мне лапы за спиной проклятой веревкой и тащит на койку. Опять не убивает. Я жду… Мне страшно.
***
Успел в последний момент. Трансформации у нее просто молниеносные. На полушаге – рраз! – и она уже кошка. А у Андрея со сна простая формула никак не ложилась на язык, сосредоточиться и собрать силы не удавалось. Через мгновение она снова вдруг женщина, стонет от боли, с тем же стоном – черная кошка. И формула, и женщина, и кошка, и формула – замкнутый круг. Начал выдыхаться уже на третьем выверте. А она воет – и обратно. Плачет, бьется в судорогах, снова подвывает – и обратно! И всё вместе больше напоминало пытку, но сделать Андрей всё равно ничего не мог, он начинал понимать инквизиторов, которые сутки напролет боролись с "гримасами дьявола" на лицах своих "клиентов". Руки тряслись. Ощущал себя палачом, впервые вышедшим на эшафот убивать.
Она дышала рвано, вся тряслась, клекот из ее то человечьего, то звериного горла казался совсем умирающим, агонизирующим. У Андрея в голове мутилось, темнело в глазах, пол под ногами раскачивался, как дно утлой лодчонки. Тут был только один вопрос – кто выдохнется первым?