Старинные миньятюры - стр. 9
Довольный Шандор лег на ворох тряпья. Мечтая о предстоящем полете, он задремал. В кудрявой голове мальчугана гуляли диковинные сны. Они порождали кучу вопросов, которые предстояло задать старому, мудрому Забару.
Старинная миньятюра
«Наградил же бог фамилией!» – сокрушался Герман Оттович. Фамилия ему и впрямь досталась деликатная. С расстройства Пенис вздыхал и плевал с балкона на головы прохожим. Попадал, конечно, не всегда, но попадал и радостно потирал ладони. «Всё-таки славно, когда кому-то хуже, чем тебе!» – Удовлетворенный, он уходил в комнату, ложился на диван и в деталях вспоминал приятный момент.
Бабье лето вспыхнуло и сгорело за считанные дни. Погода испортилась. Дождем хоть и не пахло, но он накрапывал. Возможно, это был вовсе не дождь, а пролетевшие мимо цели плевки Германа Оттовича. По улице шныряла одичавшая старушка, раболепно заглядывала в лица прохожих и старалась лизнуть им руку. Прохожие шарахались и отмахивались от старушки ногами. Старушка обиженно скулила, норовила укусить обидчика. Если ей это удавалось, то она громко лаяла. У неё было шикарное сопрано. Пенис с умилением наблюдал за старушкой и капельку ей завидовал – он говорил дискантом.
Герман Оттович считал себя альтруистом, щедро раздавал на паперти заплесневелые сухарики и ликовал, слыша: «Спасибо за щедрость, барин! Чтоб тебя так дети перед смертью кормили!» Вот и сейчас он вздумал проявить благородство, больше похожее на глупость. «Удочерю старушку или даже женюсь на ней, – Герману Оттовичу казалось, что они дополнят друг друга. – Если что, она очень пожалеет! Убивать буду голыми руками, с помутневшим от ревности рассудком и опухшим от любви сердцем, как Отелло Дездемону». Отчего-то вспомнился последний визит в редакцию модного журнала – Пенис пописывал, но все чаще в стол.
Дело близилось к обеду. Редактор «Литературного коллапса» Венера Вагина достала бутерброды. Она уже впилась зубами в мякоть колбасы, когда дверь распахнулась.
– Здравствуйте! – поздоровался Пенис.
– А, господин Пенис! – поперхнулась Вагина и отложила бутерброд. – Никак, шедевр накропали? И опять, поди, на эсперанто? Ен ла мондон венис нова сенто?
– Я футурист* и к эсперанто никакого отношения не имею, – ответил Пенис, протягивая листок.
Словно перед отпеванием, в кабинете повисла тишина. Вагина прокашлялась.
– Винус дустус фон Сальерис, в гробус слегус Амадеус!
Переварив прочтенное, она сказала:
– Кажется, я догадываюсь, о чем вы написали. Но это же тарабарщина!
Пенису хотелось удавить редактора, но удавить изощренно – возвышенной лирикой.