Стамбульские сплетни, или Секретная кухня турецких красавиц - стр. 15
Я сглотнула слюну, представляя домашнюю лапшу, щедро сдобренную сливочным маслом и присыпанную жменей высушенных пряных помидоров.
– А я думала, что вяленые помидоры едят для похудения.
– Hoppala![23] И кто тебе сказал эту глупость? Кому придет в голову есть, чтобы худеть? Если худеть хочешь, то не ешь уж совсем ничего! Только потом не жалуйся, что и жизнь не в радость. —
И он вонзил в меня обиженный взгляд, будто я затронула больную тему.
– Но многие следят за фигурой, – начала я мямлить, оправдывая вопрос, который теперь и мне казался немного глупым.
– Я тебе так скажу, canım[24]. Тот, кто хочет похудеть, или с головой не дружит, или человек плохой. Если бы моя жена хоть раз заикнулась о таком, я бы в тот же день отправил ее к матери, чтобы глаза мои не видели.
– А она у вас стройная или… – Я сгорала от стыда, но кто-то будто тянул за язык, заставляя вдаваться в детали животрепещущей темы.
– Стройная ли она? – На минуту Бора-бей даже опешил. – А я почем знаю? Она мне жена или кукла? Какая есть, такую и люблю… Готовит она ой как вкусно! Мы оба из Газиантепа. А там кухня, дочка, такая, что пальчики оближешь… Стамбульская еда – öf![25] – И он с удовольствием похлопал себя по круглому животу, едва умещавшемуся в форменной рубашке.
– В Стамбуле тоже вкусно… – пыталась защитить я любимый город и оправдать прибавленные килограммы.
– Это потому, что ты ничего лучше не ела. Я расскажу, как мы томаты вялим. Ты дома приготовь и мужу дай. Посмотришь, что он скажет. После этого только на тебя смотреть будет, даже если станешь… ммм… как наша Галата! – И он звучно рассмеялся, а я тихонько постучала по ножке стула и незаметно сплюнула, как учила бабушка: «чтоб этакая напасть не напала».
Возвращалась домой я через рынок, на котором купила несколько килограммов мясистых оранжево-красных томатов, по форме напоминавших вытянутую сливу. Нужно было срочно приниматься за вяление, тем более что проверенный временем рецепт Бора-бея был записан с учетом мельчайших подробностей.
Стоило повернуть ключ в двери, как я услышала знакомый голос соседки, которая чинно восседала в моем вольтеровском кресле канареечного цвета с видом, вероятно, того же Вольтера и обучала основам уборки мою же помощницу Гюльгюн. Та, поджав узкие губы, размазывала пыль по антикварному пианино. Заметив меня в дверях, она просияла и скрылась в кухне.
– Ну, наконец! Тебя что, ветром сдуло? Я час уже жду! Как Дерья? Объяснила, что к чему? – тут же бросилась ко мне неугомонная Эмелька, чей вид напоминал скорее взъерошенного птенца, чем мать четверых детей. И как ей только удается справляться с ними?